Введение
Актуальность исследования обусловлена стремительной цифровой трансформацией российской экономики, которая кардинальным образом меняет развитие рынка труда на современном этапе. Формирование новой технологической среды, основанной на платформенных решениях, удаленном взаимодействии и автоматизации процессов, с одной стороны, создает новые возможности для гибкой организации труда и роста производительности. С другой стороны, оно выступает катализатором распространения нестандартных форм занятости, которые зачастую оборачиваются не гибкостью, а прекаризацией труда – ростом нестабильной, социально незащищенной и экономически неустойчивой работы. Данный процесс порождает комплекс социально-экономических рисков как для отдельных работников, так и для устойчивого развития национальной экономики в целом, что и определяет необходимость его глубокого научного осмысления.
Цель исследования – идентификация и системный анализ ключевых социально-экономических рисков, порождаемых прекаризацией труда в контексте трансформации рынка труда под влиянием цифровой экономики России.
Материалы и методы исследования
Методологическую основу исследования составили методы системного и статистического анализа, сравнительный подход, а также обобщение данных официальной статистики, аналитических отчетов и результатов социологических исследований, а также теоретические труды зарубежных и отечественных авторов.
Результаты исследования и их обсуждение
Изначально термин «прекариат» (от англ. precarious – неустойчивый, нестабильный и proletariat – пролетариат) возник в рамках западной социологической мысли для описания последствий неолиберальных реформ и гибкости рынка труда. Теоретический анализ позволяет выделить несколько ключевых этапов в развитии концепта «прекариат».
Пьер Бурдье одним из первых использовал понятие «прекаритет» для описания состояния социальной уязвимости и неустойчивости, вызванного распространением временных контрактов, которое подрывало ощущение гарантированного будущего у работников [1, с. 29]. У. Бек предложил концепцию «общества риска» и указал на то, что риски модернизации (безработица, нестабильная занятость) перестали быть сконцентрированными в отдельных группах и стали всеобщими, затрагивая даже высококвалифицированных специалистов [2, с. 81].
Британский экономист Г. Стэндинг ввел понятие «прекариат» для обозначения нового социального класса, отличительной чертой которого является системная незащищенность. В отличие от безработных или бедных, прекариат характеризуется совокупностью признаков, главными из которых являются: нестабильность трудовых отношений и доходов, ограниченный доступ к социальным гарантиям, утрата профессиональной идентичности, выполнение неоплачиваемого труда, правовая уязвимость и особое психологическое состояние, вызванное хронической неуверенностью в будущем [3, с. 8].
В отечественной науке вопросы нестандартной занятости и ее последствий плодотворно изучаются Е.С. Коновкиным, Р.И. Анисимовым, А.В. Кученковой, Г.В. Тартыгашевой, Ж.Т. Тощенко, И.О. Шевченко [4; 5, с. 39] и другими экономистами. Например, Ж.Т. Тощенко [6] указывает на неадекватность классической классовой модели, сформированной в XX в., для анализа современного общества и полагает, что ни образовательный капитал, ни выбор профессионального поля сами по себе не обеспечивают доступ к желаемой работе. Периодически возникающие перепады в экономике страны негативно влияют на динамику рабочей силы на рынке труда и в новых экономических реалиях, характеризующихся неустойчивостью, фундамент социального расслоения смещается в сторону гарантированности занятости и стабильности социально-трудового статуса [7].
Феномен прекаризации труда не является абсолютно новым для экономической науки, однако его содержание, масштабы и драйверы претерпели существенную эволюцию, особенно в последнее десятилетие под влиянием цифровых технологий. Динамичное развитие цифровых платформ и постпандемийное ускорение перехода к удаленным форматам работы требуют актуализации существующих подходов и выявления специфики именно цифровой прекаризации в российских институциональных условиях.
В контексте трансформации рынка труда центральное место занимает дихотомия «гибкость и нестабильность». С одной стороны, нестандартные формы занятости предлагают работникам и компаниям желанную гибкость: свободу выбора графика, проекта, места работы, возможность совмещения деятельности и быстрой адаптации к запросам рынка [8]. Для бизнеса это означает оптимизацию издержек, доступ к узким компетенциям «по требованию» и масштабируемость. Однако за внешне привлекательной риторикой гибкости зачастую скрывается фундаментальная нестабильность, которая и является сущностью прекарности. Занятость приобретает прекарный характер, когда гибкость трансформируется в системную уязвимость, что проявляется через следующие ключевые критерии:
– Неопределенность и непредсказуемость. Гибкость графика оборачивается невозможностью прогнозировать свою занятость на долгосрочную перспективу, а отсутствие гарантии регулярных заказов или проектов создает хроническую неуверенность в будущем.
– Неустойчивость доходов. Доходы становятся нерегулярными и непредсказуемыми, напрямую завися от колебаний рыночного спроса, сезонности или решений алгоритмических систем платформ, все это исключает возможность финансового планирования (получение кредита, ипотеки) и формирует постоянный стресс.
– Правовая незащищенность. Трудовые отношения часто оформляются через гражданско-правовые договоры (ГПХ), что лишает работника защиты трудового законодательства, он фактически не имеет права на оплачиваемый отпуск, больничный, защиту от необоснованного увольнения или право на создание профсоюза.
– Отсутствие социальных гарантий. Пребывание вне традиционных трудовых отношений автоматически означает исключение из системы социального страхования. Это ставит под угрозу формирование будущей пенсии, получение пособий по безработице, беременности и родам, доступ к качественному медицинскому обслуживанию через систему ОМС.
По своей сути, прекаризация возникает именно тогда, когда гибкость для работодателя превращается в нестабильность для работника. Занятость можно отнести к прекарной, если она систематически демонстрирует признаки уязвимости по всем четырем критериям, превращая работника из защищенного субъекта трудовых отношений в экономически и социально уязвимого исполнителя, несущего все риски хозяйственной деятельности на себе. Оценка масштабов прекарной занятости в России является сложной методологической задачей, поскольку она часто существует в серой зоне между формальным и неформальным сектором. Тем не менее анализ данных Росстата и независимых исследований позволяет выявить значительную и растущую долю работников, чье положение соответствует критериям прекарности.
Ключевые формы прекарной занятости в России:
– Занятость в неформальном секторе: по данным Росстата за 2024 г. в России насчитывается около 15,837 млн чел., не охваченных трудовыми договорами. Это работники, занятые работой на физических лиц, работой в домашних хозяйствах, лишенные каких-либо правовых и социальных гарантий по умолчанию [9].
– Платформенная занятость (гиг-экономика): оценки числа россиян, зарабатывающих через цифровые платформы, сильно разнятся – от 4 до 8 млн чел. [10, с. 25]. Гиг-экономика – это форма организации труда, при которой цифровые платформы выступают посредниками для установления краткосрочных контактов между исполнителем и заказчиком, а вознаграждение начисляется исключительно за выполнение отдельной задачи или проекта [11]. Наибольшее распростанение получили веб-платформы для услуг массового сегмента: транспортные и курьерские сервисы (Яндекс Go, Delivery Club, самозанятые курьеры); бытовые и профессиональные услуги (аутсорсинг в IT, дизайне, маркетинге через платформы типа FL.ru, Kwork; репетиторство, ремонтные работы).
– Самозанятость: на 31.08.2025 число зарегистрированных самозанятых превысило 14 млн чел. [12]. Несмотря на легальный статус, их занятость носит неустойчивый характер, а социальные гарантии (отпуска, больничные) отсутствуют, что соответствует модели прекарности.
– Временные и гражданско-правовые договоры (ГПХ) в формальном секторе: это «скрытая» прекаризация, когда юридически работник трудится в крупной компании, но лишен стабильности и соцпакета постоянного сотрудника [13]. Точных данных по этому сегменту нет, но эксперты оценивают его в миллионы человек, особенно в сферах розничной торговли, логистики, строительства и госуправления.
Следовательно, можно описать социально-демографический портрет российского прекария:
– Молодежь: выпускники вузов и колледжей, для которых прекарные формы занятости часто являются единственным входом на рынок труда.
– Жители моногородов и депрессивных регионов, где отсутствие альтернатив вынуждает людей соглашаться на любые, в том числе нестабильные, условия труда.
– Сотрудники старше 50 лет, сталкивающиеся с возрастной дискриминацией и вытесняемые в низкоквалифицированный сектор платформенной экономики.
– Женщины, чьи возможности совмещать работу с семейными обязанностями часто ограничиваются неустойчивыми формами занятости, такими как фриланс или частичная занятость без гарантий.
Проведенный анализ позволяет констатировать, что феномен прекаризации труда порождает комплекс взаимосвязанных социально-экономических рисков, создающих серьезные вызовы для устойчивого развития Российской Федерации.
В социальной сфере системные риски носят кумулятивный характер. На индивидуальном уровне неустойчивая занятость ведет к маргинализации трудоспособного населения, росту бедности и социальной исключенности из-за потери гарантированных доходов и доступа к социальным благам (пенсии, медицинское страхование). На макроуровне это трансформируется в углубление социального неравенства, размывание среднего класса – основы социальной стабильности, и демографический кризис, усугубляемый экономической неопределенностью молодежи [14]. Совокупность этих факторов закономерно повышает потенциал роста социальной напряженности в долгосрочной перспективе.
В экономической плоскости риски не менее значимы. Для хозяйственной системы в целом прекаризация оборачивается деградацией человеческого капитала, так как ни у работников, ни у бизнеса нет стимулов инвестировать в долгосрочное обучение и повышение квалификации – все это напрямую подрывает инновационный потенциал и конкурентоспособность национальной экономики, замыкая ее в ловушке низкопроизводительного труда. Дополняет эту картину снижение фискальной эффективности из-за эрозии доходной базы внебюджетных фондов и налоговой системы. Для отдельных компаний краткосрочная выгода от оптимизации издержек нивелируется ростом транзакционных издержек, потерей корпоративных знаний, снижением качества продукции и репутационными издержками, связанными с высокой текучестью и низкой лояльностью персонала.
Таблица 1
Отличия цифрового прекариата от классического
|
Критерий |
Классический прекариат (по Стэндингу) |
Цифровой прекариат |
|
Организатор труда |
Работодатель (через агентства, временные контракты) |
Цифровая платформа (алгоритм) |
|
Форма отношений |
Трудовой или гражданско-правовой договор |
Статус «самозанятого» / «партнера», что формально выводит отношения из поля трудового права |
|
Характер контроля |
Административный контроль менеджера |
Алгоритмический контроль (рейтинги, системы слежения, деактивация аккаунта) |
|
География |
Часто локален (завод, офис) |
Глобализирован (конкуренция с исполнителями из других стран) и делокализован (работа откуда угодно) |
|
Социальный портрет |
Низкоквалифицированные рабочие, мигранты, молодежь |
Разнородная группа: от курьеров и водителей до high-skilled IT-фрилансеров, дизайнеров, копирайтеров |
|
Основной конфликт |
Работник и работодатель |
Исполнитель и алгоритм/платформа |
Источник: составлено авторами на основе [15; 16].
Таблица 2
Отличия традиционных трудовых отношений от модели «Заказчик – Исполнитель» (цифровая платформа)
|
Критерий |
Традиционные трудовые отношения |
Модель «Заказчик – Исполнитель» (цифровая платформа) |
|
Правовая основа и статус |
Трудовой договор. Регулируется трудовым правом, которое закрепляет гарантии (МРОТ, оплачиваемый отпуск, больничные, защита от необоснованного увольнения). Отношения основаны на понятной иерархии и подчинении |
Соглашение о партнерстве / статус «самозанятого». Формально отношения выводятся из сферы трудового права и регулируются гражданско-правовыми нормами, что снимает ответственность работодателя. Создается иллюзия свободы, предпринимательства и партнерства |
|
География и масштаб |
Как правило, локализованы (конкретный офис, завод, организация). Рынок труда ограничен регионом или страной |
Глобализированы и делокализованы. Самостоятельный поиск деятельности, независимо от региона или страны, работа может выполняться из любой точки |
|
Социальный портрет работника |
Часто более однородные группы (рабочие завода, сотрудники офиса), объединенные общим местом и условиями труда |
Крайне разнородная группа. Включает как низкоквалифицированных курьеров и водителей, так и высококвалифицированных IT-фрилансеров, дизайнеров, консультантов |
|
Распределение рисков |
Риски разделены с работодателем. Последний несет ответственность за простои, обеспечивает рабочее место и оборудование, оплачивает периоды нетрудоспособности |
Риски полностью возложены на исполнителя. Исполнитель сам несет расходы на оборудование, бензин, налоги, не получает оплаты за простой или болезнь |
Источник: составлено авторами.
Таким образом, прекаризация труда представляет собой не частную проблему отдельных категорий работников, а системную угрозу, ведущую к усилению социальной дезинтеграции и долгосрочному замедлению экономического роста. Нейтрализация этих рисков требует не точечных мер, а разработки комплексной государственной стратегии, направленной на адаптацию институтов социальной защиты и трудового права к новым реалиям цифровой экономики, что является непременным условием для обеспечения инклюзивного и устойчивого развития страны. Цифровая трансформация экономики придала феномену прекаризации качественно новые черты, сделав его не побочным эффектом, а базовой бизнес-моделью для целых секторов экономики. Внедрение систем искусственного интеллекта также воздействует на занятость, ее прекаризацию и формирует много элементов непредсказуемости. Ключевые отличия цифрового прекариата от классического представлены в табл. 1.
Таким образом, цифровой прекариат – это результат платформенной капитализации труда, когда традиционные трудовые отношения замещаются моделью «заказчик – исполнитель», опосредованной цифровой платформой, отличия между которыми представлены в табл. 2.
Представленные в табл. 2 критерии позволяют сделать вывод, что модель «заказчик – исполнитель», опосредованная цифровой платформой, создает иллюзию свободы и предпринимательства, но на деле маскирует глубокую зависимость от решений алгоритмов, которые диктуют правила, распределяют заказы и осуществляют контроль, не неся при этом ответственности работодателя. То есть цифровая прекаризация ведет не просто к изменению формы занятости, а к фундаментальному сдвигу в самой природе трудовых отношений и характеризуется юридическим размыванием статуса работника.
В качестве направлений сглаживания негативных последствий прекаризации в России можно предложить:
– совершенствование трудового законодательства: адаптация к новым формам занятости (например, «трудовой договор цифрового работника»);
– развитие системы социальной защиты, не зависящей от формата занятости (пересмотр системы персонифицированных социальных счетов);
– стимулирование развития «ответственной» платформенной занятости;
– поддержка программ переобучения и непрерывного образования для работников прекарного сектора;
– повышение финансовой и правовой грамотности населения.
Следовательно, приоритетом государственной политики должно стать стимулирование создания современных высокотехнологичных рабочих мест и обеспечение поэтапного перевода трудовых отношений из неформального в легальное поле.
Заключение
Цифровая экономика порождает гиг-экономику, фриланс, аутсорсинг. С одной стороны, это гибкость и свобода для работника, с другой – потеря стабильности, социальных гарантий (отпуск, больничный, пенсия), то есть прекаризация.
Подводя итоги, авторы отметили, что эволюция понятия «прекариат» прошла путь от описания социальной уязвимости в индустриальном и постиндустриальном обществе до анализа новой формы организации труда, присущей цифровой экономике. Если классический прекариат был следствием политики гибкости рынка труда, то цифровой прекариат является имманентным продуктом технологий, где инструментом управления и источником рисков выступает не человек-менеджер, а алгоритм. Это требует принципиально новых подходов к регулированию и социальной защите, так как традиционное трудовое право оказывается неадекватным вызовам цифровой эпохи.