Урбанизированная городская среда, являющаяся следствием индустриального развития, формируется как конгломерат ранее изолированных культурных форм, порождая специфический образ жизни и восприятие социальной реальности. Глобальная унификация стилей и практик потребления вкупе с перманентной идеологической пересборкой базового ценностного нарратива сопровождается стремлением не только сохранять и транслировать сложившиеся в социально-экономическом пространстве поведенческие паттерны, но и апробировать различные, часто внутренне противоречивые инновации. Апелляция к таким устойчивым конструктам, как «экономическая культура» и «экономическая ментальность россиян», в научном и общественно-политическом дискурсе обеспечивает инкорпорирование представлений об объективно существующих детерминантах единства социального пространства нации в массовое сознание. Однако в современных реалиях априорная интеграция различных субкультур в некое надындивидуальное единство не позволяет более достичь цели изучения и оказания направленного воздействия на экономическое поведение конкретных социальных групп.
Фокусируя исследовательское внимание на российской молодёжи как отдельной социально-демографической когорте населения с целью выявления наиболее общих паттернов экономического действия, следует исходить из сознательного редуцирования культурных различий множества групп, объединенных в «воображаемое сообщество» (термин Б. Андерсена [4]) границами национального государства. Поведенческие паттерны как наборы шаблонных и зачастую нерефлексируемых действий способны направлять и обуславливать как изменения на уровне всей социально-экономической структуры, так и в контексте повседневности людей. Большинство подобных установок интернализируются на ранних этапах социализации, и к старшему школьному возрасту уже окончательно закрепляются. Трансформируясь в действие, они способны порождать стихийные групповые реакции на совершающиеся события, нелегитимные формы экономического взаимодействия и другие формы девиантного поведения в сфере неформальной экономики.
Постановка проблемы исследования поведенческих паттернов в экономическом поле предполагает решение таких задач, как:
- изучение представлений молодёжи об основных векторах социально-экономического развития российского общества (соотношение ориентаций в рамках бинарных континуумов «инновации – традиционализм»; «креативность – конформизм», «гендерное равноправие – гендерная дискриминация»; «экономическая свобода – государственный контроль»);
- определение наличия или отсутствия ориентации на стереотипные формы легитимации девиантного поведения в экономической сфере;
- исследование влияния информационного и коммуникативного пространства на ценностные установки молодого поколения.
Эмпирическое исследование проводилось в рамках грантового проекта РГНФ № 15-03-00284а «Образ будущего в выборе алгоритма социальной мобильности современной российской молодежью» в период с мая по сентябрь 2015 г. Использовался метод массового анкетного опроса посредством онлайн-сервиса «Survey Monkey», являющегося мировым лидером в области проведения исследований в сети Интернет. В исследовании приняли участие 1252 человека: учащаяся, студенческая молодежь, молодые специалисты Тюменской области, Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого автономных округов в возрасте от 15 до 30 лет. Обработка результатов осуществлялась с помощью статистического пакета программы IBM SPSS Statistics V.19. Основными видами статистического анализа выступили частотный анализ и анализ таблиц сопряженности.
Ценностные ориентации и сценарии социально-экономического развития России в представлениях молодёжи: точки корреляции
Эмпирическое исследование паттернов экономического поведения в сознании молодых россиян целесообразно начать с выявления представлений о векторах развития социально-экономической сферы российского общества и места экономического преуспевания, карьеры и профессионализма в общей ценностной иерархии респондентов. Прежде всего, им предлагалось оценить основные перспективы развития российского общества как целостности путём оценки предложенных суждений по шкале согласия/частичного согласия/несогласия. Схематизация выбора до бинарной оппозиции осуществлялась осознанно, с целью определения исходных допущений, к которым склоняется массовое сознание. Промежуточный вариант ответа «частично согласен» интерпретировался как разновидность поддержки высказывания.
«Инновации – традиционализм», «креативность – конформизм».
Молодежь демонстрирует высокую инновационную готовность, поддерживая высказывание «Мы должны смотреть только вперёд, пробуя различные новшества, не оглядываясь на традиции» (78,9 %). Вместе с тем более половины согласившихся поддерживают его лишь частично, что, исходя из логики высказывания, связано с неприятием второй его части, т.е. готовностью порвать с традициями. При этом пик инновационной готовности приходится на группу 16–17-летних, в которой 42,6 % полностью разделяют идею, содержащуюся в высказывании. Очевидной и вполне предсказуемой является и тенденция усиления традиционализма в установках молодых людей по мере взросления: треть молодёжи старше 23 лет не согласна с приведенным суждением. Гендерные распределения в данном вопросе не выявили существенных расхождений, юноши чаще связывают будущее страны с инновациями, а не традициями, но эта дифференциация составляет лишь порядка 5 %.
Подтверждает указанную тенденцию и иерархия личностных ценностных ориентаций респондентов: 50 % молодёжи включили творчество и самореализацию в число жизненных приоритетов. Индивидуальный успех, воспринимаемый как возможность выбора жизненной стратегии, сочетается с высоким уровнем готовности принимать новшества. Однако карьеру как «главное в жизни» обозначила лишь треть опрошенных молодых людей, что свидетельствует о различиях в понимании способов самореализации, не ограничивающихся исключительно профессиональным и карьерным ростом. Обращает на себя внимание отчётливо наблюдаемая тенденция к снижению значимости указанных ценностей по мере взросления. Более половины молодёжи в возрасте 16–22 лет считают ценности самореализации наиболее важными, после окончания студенческого периода и начала трудовой деятельности таких остаётся 44,4 %. Схожая ситуация наблюдается и в оценках важности карьеры: разрыв в 10 % демонстрирует снижение значимости данной ценности с началом трудовой деятельности. Подобная закономерность позволяет сделать вывод о наличии существенных трудностей в профессиональном становлении, вызывающих у молодых специалистов разочарованность и сомнения в собственных карьерных перспективах.
«Экономическая и культурная свобода – государственный контроль».
Консерватизм, демонстрируемый в оценках утверждений о цензуре, противоречит общим инновационным установкам молодых людей. Высказывание «Ужесточение цензуры в области культуры и СМИ – необходимая мера, без которой развитие нашей страны станет затруднительным» поддерживает 66 % респондентов, причём четверть полностью уверена в этом. Государство в их глазах превращается в основного агента, осуществляющего регулирование сферы культурного производства, возможности самоорганизации данного пространства не рассматриваются большинством молодёжи в качестве эффективных механизмов его развития. Гендерные и возрастные различия в ответах незначительны: чуть большее стремление к свободе слова и культурного самовыражения в когорте 16–17-летних (против ужесточения цензуры 39 %, в других возрастных группах – около 30 %), чуть сильнее выражено согласие с необходимостью государственного контроля у девушек по сравнению с юношами (с разницей в 5 %).
Парадоксальность коллективного сознания россиян, характеризующегося свойствами фрагментации, «кентавризма», неопределённости и амбивалентности, подчеркивается многочисленными эмпирическими исследованиями, проводимыми как ведущими отечественными авторами, так и крупными исследовательскими центрами. Так, Ж.Т. Тощенко полагает, что «травмированность и антиномичность стали характерными чертами общественного сознания всего населения постсоветской России [2, c. 17]». Понятие «травмы» для описания свойств коллективного сознания общества в состоянии длительных трансформаций вводит П. Штомпка [3]. При этом он имеет в виду длительные, непредвиденные, имеющие непредсказуемый финал процессы, приводимые в движение коллективной агентностью и возникающие в поле ограниченных структурных возможностей [3, c. 7]. Ж.Т. Тощенко, ссылаясь на данные опроса Центра стратегических и социально-политических исследований ИСПИ РАН, проведенного в 2013 г., показывает, как в представлениях людей уживаются диаметрально противоположные суждения: 31 % россиян полагает, что оптимальной является капиталистическая экономическая система по западному образцу, но при этом такое же количество людей поддерживают социалистический путь развития, а 41 % считает, что у России должен быть собственный путь. Автор делает вывод о травмированности массового сознания, неудовлетворённого экономическими преобразованиями последних лет [2, c. 30].
На наш взгляд, парадоксальность стремления современной молодёжи к инновациям и свободе самореализации в сочетании с желанием усиления государственного контроля над гражданским обществом и экономикой не следует напрямую связывать с последствиями трансформационных процессов или некой коллективной культурной «травмой». Поколение сегодняшних 20-летних – это уже дети «общества потребления», о культурных и экономических реалиях постперестроечных времён имеющие весьма отдалённое представление. Скорее, причины следует искать в двух действующих в противоположных направлениях тенденциях, коими являются:
– трансляция патерналистских установок взаимодействия государства и гражданского общества от поколения родителей;
– общие свойства культуры постмодерна, активными потребителями которой является молодёжь – размывание культурного ядра, фрагментация и игровой характер самоидентификации, плюрализм жизненных стилей в рамках дифференцированных сообществ, распад ценностно-смыслового единства в границах макросоциальных общностей, непрерывное становление и мутация культурных форм.
Современное молодое поколение застало процессы всеобщей дигитализации в юном возрасте, что позволило ему быстро и безболезненно включиться в виртуальное пространство Интернета и полностью переориентироваться на него в качестве источника информации. Почти 90 % респондентов пользуются Интернетом часто, ещё 8,4 % – время от времени. Вторым по списку информационным источником являются друзья, знакомые и родственники, далее следуют книги. Традиционные СМИ не популярны у молодёжи – 83,2 % не слушают радио или делают это редко, 70,9 % почти не читают печатную прессу, свыше половины респондентов не смотрят телевидение. Удивительным образом молодёжь предпочитает самостоятельно регулировать потребляемый информационный контент, но настаивает на цензуре информации в тех сферах, которые её почти не интересуют. Виртуальная среда внеинституциональна, текуча, с трудом поддаётся контролю, на месте удалённого контента тут же появляется аналогичный. Единственное, что сдерживает распространение нежелательной информации в сети, – страх уголовной ответственности. Интернет воспринимается как единый, неспецифицируемый источник информации в силу того, что большая её часть проходит через «сарафанное радио» социальных сетей или Википедии, становясь анонимной. Глобальная «большая деревня», связанная коммуникативными интернет-сетями, порождает непонимание сути деятельности традиционных СМИ и сводит её лишь к агитации и пропаганде. У молодых людей не сформировано представление о роли независимых СМИ и некоммерческих общественных организаций в регуляции экономического порядка в рамках пространства локальных сообществ, установлении диалога государства и гражданского общества. Поддержка основного политического курса страны сопровождается неверием в возможность донести до власти собственные интересы. На индивидуальном уровне очень важны самореализация и информационная свобода, но «структурные возможности» для её осуществления представляются молодёжи весьма незначительными. Поэтому самореализация зачастую сводится к переопределению понятия «успех» (путешествия, самообразование, развлечения и творческие хобби, а для девушек ещё и материнство, замужество), уже в меньшей степени отсылая к высокому экономическому положению и богатству.
«Гендерное равноправие – гендерная дискриминация».
«В будущем в нашей стране будет усиливаться неравенство полов» – провокационная формулировка, призванная установить, как респонденты относятся к гендерной дискриминации в сфере трудовых отношений и перспективам её преодоления в российском обществе. Более половины опрошенной молодёжи (55,5 %) суждение отвергли, лишь 11,1 % взяли на себя смелость согласиться с ним, 33,4 % – частично согласны. Обращает на себя внимание факт отсутствия выраженных различий в оценках при ответе юношей и девушек на этот вопрос. Полученные данные демонстрируют сохраняющуюся актуальность проблем гендерного неравенства и дискриминации в сознании молодёжи.
Легитимация девиантного поведения в экономическом поле.
Принято полагать, что архетипические структуры находят наиболее полное выражение в народном фольклоре. Мы взяли несколько стереотипных высказываний, касающихся противозаконных и ненормативных действий как способа достижения материального благополучия, и попросили респондентов выразить своё согласие или несогласие с ними. Как показывают результаты частотного анализа, наблюдается высокая степень лояльности к правонарушениям, готовность поступиться моральными ценностями ради собственных целей и выгоды. Можно допустить предположение о высоком уровне конформности и готовности к социальной мимикрии, о чём косвенно свидетельствует согласие почти 70 % респондентов с высказыванием «С волками жить – по-волчьи выть». Утверждение, отвергаемое чаще всего – «Не пойман – не вор» (51,7 % не согласны с ним). Данный факт свидетельствует о неготовности половины молодёжи оправдывать противозаконные деяния, однако к коррупционному поведению это, видимо, не относится: «Не подмажешь – не поедешь», – считают 61,6 % респондентов. Наблюдается существенное расхождение между декларируемыми социально одобряемыми ценностями и институциональными способами их достижения. В конце 1930-х гг. структурный функционалист Р. Мертон [5] назвал такой тип социальной адаптации «инновацией», а состояние общества, порождающего такого рода негативные инновации (а также другие, ещё менее функциональные формы – ритуализм, ретретизм и бунт) – аномией. Состояние постсоветского общества также принято описывать в терминах аномии, однако, на наш взгляд, объяснять подобную индивидуальную логику лишь сложившимися социетальными условиями не вполне правомерно. Речь идёт и о плюрализации ценностно-нормативных оснований и способов легитимации экономического действия в рамках жизненного мира различных сообществ, а также о расхождении между декларируемыми ценностями и нормами и реальными практиками повседневности. Саморефлексия в процессе осознания базовых ценностей и реальные поведенческие паттерны, способы действия в конкретных жизненных ситуациях расходятся. Это не является сюрпризом или парадоксом, скорее обыденным и распространённым явлением. Вызывает опасение, когда нормализации подвергаются опасные и противозаконные формы девиантного поведения, такие как воровство или наркомания. Так, в исследованиях под руководством Е.Л. Омельченко [1] убедительно продемонстрирован масштаб распространения наркопрактик и способы превращения их в норму молодёжной «тусовки».
Выводы
Исследование показывает рассогласованность проективных ориентаций молодёжи относительно собственного будущего и будущего российского общества как надындивидуальной целостности. Высокая инновационная готовность молодёжи, стремление к индивидуальному успеху и свободе самореализации, установка на активное действие в экономическом поле парадоксально сочетаются с консерватизмом, ориентацией на усиление государственного контроля над гражданским обществом и легитимацией теневой экономической активности. Причины подобной ситуации следует искать в двух тенденциях, действующих в противоположных направлениях: трансляция традиционно-патерналистских установок взаимодействия государства и гражданского общества от поколения родителей и воздействие на молодёжь культурного контекста эпохи постмодерна.
Статья выполнена при поддержке гранта РГНФ № 15-03-00284а «Образ будущего в выборе алгоритма социальной мобильности современной российской молодежью».