Идеология нацизма целенаправленно формировала комплекс необходимых им установок в массовом сознании на основе создания социальных и национальных стереотипов. Поощрялось натравливание народов друг на друга, чтобы помешать их возможному объединению; считалось возможным выделение отдельных народов «недостойными» не только нормальных условий жизнедеятельности, но и самой жизни; обосновывалось, подчеркивалось, внушалось интеллектуальное, психосоциальное и физиологическое превосходство одних народов над другими как естественное, более того, как моральная норма.
Опираясь, прежде всего, на «теории» о расе и «жизненном пространстве», гитлеровская пропаганда внушала собственному населению, что война против СССР – это борьба всего доброго против «ада», который угрожает жизни каждого немца. Солдаты вермахта призывались к «крестовому походу против угрожающего из азиатских степей красного наводнения», к борьбе с опасностью, идущей от «красных комиссаров», в которых якобы «олицетворяется глубокая ненависть ко всему действительно человеческому» [7]. «Под угрозой было самое существование немецкого «народа», задача заключалась в том, чтобы защитить европейскую «культуру» от варварских орд» [17]. Распространение подобных идеологических постулатов, с их несколько противоречивым акцентом и на угрозу и на бесполезность советской системы и народов, обнаруживается во многих директивах и других документах Третьего рейха.
А.И. Уткин пишет, что «надо отдавать себе ясный отчет в том, что идеология нацистской Германии и Советской России не имели ничего общего.… Немецкие школьники учили, что мировая культура и наука происходят от германского корня, что «Германия – превыше всего» и задачей живущего поколения является обеспечить ей самое лучшее место под солнцем. Советские школьники учили наизусть Гёте и Шиллера, их воспитывали в безусловном уважении к великой германской культуре и науке» [13].
Дж. Хоскинг считает, что на волне агрессивного антисемитизма и в советской пропаганде возникает воинственный национализм [14]. В качестве антитезиса можем привести отрывок из одного германского документа периода Второй мировой войны, говорящего об адекватной оценке противника (хотя и преподносимой с долей сарказма): «…Во всем Советский Союз сразу стал «национальным». Не чисто национально-русским, но все же национально-русским, национально-грузинским или национально-татарским и так далее. Потому что Советский Союз ведь не Великорусское государство, а союз «свободных» народов…» [12].
Помимо возрождений традиций патриотизма в общественном сознании военных лет произошла активизация архетипа соборности. Общество-монолит, сплоченное ради достижения общезначимой цели, избавившееся от социальных конфликтов и напряженности – идеал правящей партии. Политической консолидации общества и укреплению дружбы народов СССР советское государство уделяло самое пристальное внимание. В период Великой Отечественной войны получили распространение листовки, в которых говорилось о счастливой довоенной судьбе и героической смерти от рук нацистов советских граждан различных национальностей. Прежде всего, они были нацелены на демонстрацию героизма бойцов многонационального Советского Союза и, следовательно, дружбу и единство в борьбе с фашизмом советских народов. В листовках, обращенных к казакам, отражалось смягчение власти к субэтносу, признание его права на существование в рамках многонационального государства.
Сообразуясь со спецификой кавказского участка фронта, где многие воины слабо владели русским языком, особое внимание политорганов было уделено выдвижению пропагандистов из бойцов и младших командиров нерусской национальности, изданию газет, брошюр, листовок на языках народов Кавказа. В октябре 1942 года в частях фронта среди бойцов-кавказцев работали 3 000 политработников [15].
В годы войны нельзя было игнорировать действия вражеской пропаганды, особенно в непосредственной близости от противника. Поэтому задача информирования населения была первостепенной важности. Так, в брошюре, изданной под грифом «В помощь агитатору», «Что несет фашизм народам Дагестана», подробно и в доступной форме излагались действительные планы нацистов в отношении народов Кавказа, приводилось большое количество примеров пыток и убийств мирного населения. Авторами брошюры учитывался и местный, национальный колорит: Гитлер сравнивался с Надир-Шахом, «кровавым завоевателем, с которым сражались наши деды» [11].
Вместе с тем оккупационная политика на Северном Кавказе и в казачьих областях Дона, Кубани и Терека была менее жестокой, чем на Украине или в Белоруссии. На Кавказе в лексикон оккупационных властей вводились такие понятия как «свобода, независимость и совместная работа», запрещались деревенские старосты, бургомистры не назначались, а избирались (хотя и формально). Но когда в начале 1943 года немецким войскам пришлось оставить Кавказ, то ими проводилась та же самая практика выжженной земли, что и на других участках советско-германского фронта [8].
Гитлеровцы большие надежды возлагали на казачье население, рассчитывая обрести в его лице ощутимую оппозицию советской власти. На Северный Кавказ для агитации среди казачества были доставлены белогвардейские генералы П. Краснов и А. Шкуро, которые убеждали казаков вступать в специальные части для борьбы на стороне вермахта. При первой встрече генерала Клейста и полковника Г. фон Паннвица, прибывшего в Ставрополь для формирования 1-й казачьей кавалерийской дивизии генерал прямо сказал, что «заклинает импровизировать в пропаганде» [16]. Скорее всего, это должно было трактоваться как санкционирование применения максимума средств для привлечения казаков на сторону немцев.
М.Я. Геллер и А.М. Некрич, утверждают, что исключение, допущенное Гитлером в отношении казаков, было сделано, после того как фюреру доложили о том, что казаки являются отдельной нацией и даже потомками остготов [3].
Все призывы, обещания и гарантии нацистов в отношении казаков основой своей имели следующий тезис: «…всем казакам, принявшим участие в борьбе за освобождение родного края с оружием в руках, германское правительство гарантирует уничтожение колхозов и полное восстановление казаков во всех правах на хозяйство и земельные наделы» [2].
В устной и письменной агитации нацисты взывали к обиде на советскую власть за репрессии, взывали к исторической памяти воинского сословия России. «Где Вы, почетные, убеленные сединой, разумные старики Кубани, создатели хуторов, станиц и городов, носители Кубанской войсковой славы и почестей! – говорилось в воззвании городского головы Майкопа Н.В. Палибина, – …не сломлены могучие казачьи натуры с железной волей, любовью к свободе, уцелели еще эти люди…» [4]. Оккупационные газеты трубили: «…Германская армия освободила Кубань от жидо-коммунистического гнета, для нашего казачества взошла яркая заря возрождения…» [9].
Часть казаков шла на сотрудничество с оккупантами, что было следствием ошибочной, часто преступной политики советской власти в отношении казачества в годы социалистического строительства, а не большим достижением немецкой пропаганды. Численность казаков-коллаборационистов оказалась, к разочарованию гитлеровцев, незначительной. Б.О. Алферьев приводит данные самого генерала Паннвица о том, что 40 % личного состава «добровольческих» частей составляли полицейские, беженцы, дезертиры, сбежавшие из Красной Армии или уклонившиеся от призыва, среди которых был весьма велик процент уголовных элементов [1].
Национальные «добровольческие» части из народов Северного Кавказа также часто формировались насильственными методами, не щадя ни детей ни стариков, заигрываниями, обещаниями, путем откровенной лжи, и даже подкупа. Успешное наступление Красной Армии способствовало окончательному подрыву нестабильного морального состояния коллаборационистов и массовому их переходу на сторону партизан и дезертирству [10].
Этническая и религиозная неоднородность советских людей наблюдалась и среди военнопленных и гражданских лиц, активно трудоиспользуемых нацистской Германией. Исходя из множества целей: от содержания столь больших масс людей в состоянии полного подчинения при условии рабского труда и нечеловеческих условий до идеологических манипуляций и стратегии духовного разобщения народов и подрыва исторически сложившихся основ их общежития, предпринимались конкретные мероприятия по этническому ранжированию военнопленных и остарбайтеров. Они распространялись даже в пределах тюремного заключения.
В особую группу выделялись представители народов Кавказа и казачество. В целом отделяли и проверяли в лагерях военнопленных следующих национальностей: туркестанцев, кавказцев, финнов, карелов, ингерманландцев, казаков [6].
Так, например, по свидетельству татарина из Азербайджана Хузина Шарифа Ахендовича, бывшего в плену с 11.05.1942 г., среди пленных набралось 49 нацменов (татары, грузины, армяне, узбеки и т.д.), их на работу не отправляли с русскими. Всех поместили в блок «М» – специальный нацменский блок. В январе 1943 года в нем было около 1 500 человек. Отсюда тоже посылали команды работать на шахты, только из одних нацменов составлялись [5].
Заключение
В целом, отметим, что все слова, действия, пропагандистские акции, направленные на разобщение многонационального и поликонфессионального Советского Союза – это оружие войны против государства, ни в коей мере не стремление в выделении одного народа, придание ему действительно избранного особого значения и уважения.
Рецензенты:Малышева Е.М., д.и.н., профессор, Академик РАЕН, профессор Адыгейского государственного университета, г. Майкоп;
Курбанова Л.У., д.соц.н., к.и.н., профессор Грозненского государственного университета, г. Грозный.
Работа поступила в редакцию 02.02.2015.