Судебные уставы Александра II вводились в Сибири в соответствии с «Временными правилами» от 13 мая 1896 г., устанавливавшими в крае особый тип мировой юстиции: отсутствовали съезды мировых судей, на судей возлагались обязанности исполнения поручений окружных судов, выезда в ближайшие к месту разбирательства дел населенные пункты, чрезвычайно повышались пределы компетенции мирового суда, в руках судейских чиновников сосредоточивались не только судебные, но и следовательские функции, они не выбирались, а назначались.
Штат учрежденной юстиции был мал. Первоначальный состав участковых мировых судей включал в Тобольской губернии 37 служащих, в Томской – 32 [14]. Выбранный метод подсчета необходимого количества судебных работников оказался неправильным. Поскольку сибирским судьям предписывалось исполнять две основные обязанности, для них механически, забыв про специфические сибирские условия, в частности, большие расстояния, не считаясь с тем, что им предписывалось исполнять и дополнительные функции, уменьшили вдвое принятые в России предельно высокие нормы нагрузок судей и следователей. Сибирским судьям-следователям предлагалось разбирать ежегодно не более 500–600 дел мировой юрисдикции и 70–80 следственных дел [7, л. 158–162]. На практике такой подход выявил полную несостоятельность, служители Фемиды не справлялись со всем объемом взваленной на их плечи работы. Например, к 1909 г. в Томской губернии остались нерешенными 24015 уголовных дел мировой подсудности, в Тобольской – 9729. С данными показателями западносибирский мировой суд прочно занимал первое место по волоките среди таких же учреждений империи [21, с. 226–230].
Благодаря инициативам лично министра юстиции Н.В. Муравьева, возглавлявшего ведомство в 1894–1905 гг., одержимого мыслью сберечь казенные средства и пренебрегавшего принципами независимости суда, судебная система устанавливалась в Сибири с существенными особенностями [12], а порядок соединения в одних руках функций судьи и следователя являлся его навязчивой идеей. Известно, вдруг какой-нибудь сибирский мировой судья намеревался встретиться с министром юстиции, его предупреждали: «Если Муравьев вас спросит, удобно ли соединение обязанностей судьи и следователя, вы не выдумайте сказать, что неудобно – поставите себе крест; он не выносит такого мнения» [1]. Десятилетний опыт функционирования мирового суда в Сибири, однако, продемонстрировал: объединять столь разнородные функции было нецелесообразным и неприемлемым [13].
Явно недостаточными являлись суммы, выделяемые на покрытие канцелярских расходов, и некоторые мировые судьи считали главным препятствием своей деятельности «крайне недостаточный размер канцелярских средств» [19]. Вообще, у судей зачастую отсутствовали деньги на наем камер, сторожей, письмоводителей, оплату освещения и отопления судебных помещений, покупку самых необходимых для работы вещей – сейфов, мебели, на что они тратили свои собственные деньги, живя в долг. Иногда мировые судьи нанимали под камеры тесные, неблагоустроенные, холодные в зимнее время помещения, в связи с чем их преследовала простуда, в качестве служебного персонала использовали случайных и неблагонадежных людей [11].
Таким образом, мировая юстиция требовала совершенствований, и голоса об их необходимости стали звучать особенно громко после отхода Н.В. Муравьева от министерского руководства. В 1908 г. председатель Омской судебной палаты Ф.Ф. фон Паркау, считая штат местных судов недостаточным, просил у Министерства юстиции его увеличения [4, л. 3 об.]. Министру юстиции И.Г. Щегловитову пришлось констатировать, что объем делопроизводства западносибирских мировых судей «в значительной мере превышал признаваемое для них нормальное количество служебной работы», и, с некоторой задержкой, дать движение поставленному сибирским начальником вопросу [18]. Законом от 28 мая 1911 г. дополнительно устанавливалось 14 должностей мировых судей в Тобольской губернии и 21 должность в Томской [15].
Между тем, к рубежу первого и второго десятилетий ХХ в. чиновничьи круги «щегловитовского» министерства осознали, что соединение функций судьи и следователя в руках мировых судей вредит отправлению правосудия. В 1910 г. в связи с предположением об увеличении штата сибирского мирового суда И.Г. Щегловитов высказал мысль о необходимости членения в Западной Сибири мировых участков на участки с мировой подсудностью и участки следственные [8]. Эту инициативу всецело поддержал председатель Омской судебной палаты. Он писал в Министерство юстиции: «Разделение следственных и мировых обязанностей, возложенных ныне в округе Омской судебной палаты на мировых судей, в высшей степени желательно в интересах дела, ибо опыт совмещения этих обязанностей в одном лице мирового судьи достаточно доказал, что такое совмещение отражается вредно как на следственной, так и на судебной частях». По его мнению, «мировые судьи-следователи могли бы быть оставлены в крайнем случае лишь в местностях малонаселенных, с малым возникновением дел, каковыми являются в вверенном мне округе палаты северная часть Тобольского уезда и уезды Березовский и Сургутский» [4, л. 3]. Последовательным сторонником деления судебных и следственных полномочий являлся тобольский губернатор Д.Ф. фон Гагман. Во всеподданнейшем отчете за 1909 г. он, констатируя, что «труд мировых судей достиг огромных размеров и справиться с ним, исполняя обе функции (судьи и следователя), стало непосильным», настаивал на «полной необходимости разделения функций мировых судей и судебных следователей» [17]. Соображения указанных руководителей в полной мере учитывало преобразование мирового суда 1911 г.: по новому распределению участков мировых судей в Тобольской губернии осталось 6 «смешанных» судебно-следственных участков из 54-х [9], в Томской – всего 4 [6].
Тому закону предшествовали несколько лет кропотливого труда, в ходе которого судебные чиновники хотели узнать главное: сколько необходимо сотрудников мировой юстиции Западной Сибири, чтобы та эффективно функционировала. Для выяснения этого важного вопроса создавались специальные комиссии из мировых судей, от которых требовали подробнейшие ведомости о движении дел. Во время этой работы проявилась неспособность высоких судейских чинов оперативно реагировать на изменения конъюнктуры в сфере системы правосудия, обозначились противоречия между этажами в иерархии организаций ведомства Министерства юстиции, пренебрежение интересов одних другими.
Так, в 1908 г. комиссия мировых судей Барнаульского уезда единогласно приняла решение, в котором настаивала на необходимости увеличения количества участков с 9 до 22. Председатель Томского окружного суда с этим вроде бы согласился, однако, тут же, в переписке с председателем Омской судебной палаты, предложил увеличить штат мировой юстиции Барнаульского уезда не на 13 должностей, как просили судьи, а всего на 4. Его не озадачивало то обстоятельство, что ежегодно каждый судья уезда рассматривал и дел мировой подсудности и следственных дел до трех раз больше нормы. Вообще, по мнению председателя окружного суда (высказано 2 апреля 1909 г.), всей Томской губернии требовалось всего 6 участковых мировых судей и 2 добавочных, и это никак не согласовывалось с количеством поступавших дел [10, л. 29–30, 63–67 об.].
Судейское начальство будто не замечало потребностей мировой юстиции. В «Объяснительной записке к проекту штатов судебных установлений в Сибири» 1895 г., предваряющей введение Судебных уставов в крае, говорилось: многолетний опыт указывает, что в Европейской России судебные следователи «при самых благоприятных условиях и при напряженной их деятельности успевают направлять около 140 следствий в год, а уездные мировые судьи не в состоянии разрешить свыше 1200 дел мировой подсудности» [7, л. 158]. Через пятнадцать лет среди западносибирских судейских чинов использовались завышенные ежегодные нормативы. К ним апеллировал председатель Омской судебной палаты: в городе судебный следователь способен был проводить до 210 производств, мировой судья повсеместно решать до 1500 дел мировой подсудности [4, 3 об.].
Члены Томского окружного суда пошли дальше. Они разработали формулу, согласно которой «городские судьи и следователи, свободные от разъездов, могли разрешать и направлять в полтора раза более дел и следствий», и приходили к выводу о возможности городскими мировыми судьями рассматривать ежегодно 1800 дел мировой подсудности [10, л. 99 об.]. Чиновники окружного суда игнорировали, и, скорее всего, намеренно, тот факт, что в объяснительной записке 1895 г. (в сибирских судебных кругах всегда на нее ссылались) речь шла о судьях Европейской России, никуда не выезжавших. Следовательно, та лишняя треть дел (не 1200, а 1800), которая взваливалась на западносибирских городских мировых судей, являлась сознательно допущенной перегрузкой, ведь прирезать городской квартал к мировому участку, оперируя нормой в 1800 дел, всегда проще, чем в 1200.
В законе 1911 г. недостаточное внимание к быстрым изменениям сибирских условий, пренебрежение интересами местной юстиции вылились в заведомо незначительное увеличение штата мировых судов. Оно оказалось, по словам Ф.Ф. фон Паркау, «безусловно недостаточным», поскольку опиралось на данные 1908 г., о чем он и докладывал в Министерство юстиции [4, л. 3 об.]. Не составляет труда вычислить количество судей и следователей, потребность в котором возникла только из-за увеличения числа поступающих дел в 1908–1911 годах. Тогда следственных и мировых производств прибавилось: в Тобольской губернии – соответственно на 934 и 8831, в Томской – на 2776 и 36441 [20; 21, с. 206–207, 238–239, 254–255; 22; 23, с. 206–207, 238–239, 254–255]. Деление данных цифр на установленные нормативы (не завышенные сибирские, а на, так сказать, «цивилизованные», принятые в России) показывает, что Тобольской губернии требовалось 15 чиновников, Томской – 50, и это лишь для того, чтобы «обслужить» имевшийся в те годы прирост дел.
Еще до утверждения того закона (в представлениях от 30 ноября 1910 г., 16 и 22 февраля 1911 г.) председатели всех трех западносибирских окружных судов (в 1910 г. в Западной Сибири в дополнение к Тобольскому и Томскому окружным судам устанавливался Барнаульский) спешили предупредить председателя омской палаты о том, что намеченное прибавление состава мирового суда не удовлетворит потребностей. Руководители томского и барнаульского судов говорили о необходимости учреждения в Томской губернии 34 должностей судебных чинов местной юстиции. Председатель тобольского суда предлагал недостаток числа местных судебных чиновников восполнить в губернии введением 26 новых должностей [4, л. 9, 20, 22]. Таким образом, по мнению судебного начальства, дефицит где-то в 25 чиновников закладывался в самом мероприятии 1911 года.
Между тем, и председатели окружных судов слабо представляли истинные нужды мировой юстиции западносибирского края. В этом отношении показательно, что уже 20 июля 1911 г. председатель Барнаульского суда возбуждал ходатайство «об учреждении вновь 29 должностей мировых судей сверх учрежденных в силу закона 28 мая 1911 года» [3, л. 38] «Аппетит» судебного начальника понятен, если знать, насколько увеличение штата удовлетворило потребности барнаульского округа. В 1911 г. там возникло 56415 дел мировой подсудности и 4403 предварительных следствия. Деление этого количества на «цивилизованные» нормы приводит к заключению: 79 чиновников было необходимо для обеспечения нормальной работы и местных судов, и органов предварительного расследования округа Барнаульского окружного суда. На деле после преобразования 1911 г. в нем действовало 37 участковых, 2 добавочных мировых судьи и 4 судебных следователя (всего 43) [23, с. 206–207, 238–239, 254–255]. Получается, укомплектованность местной судебно-следственной части в барнаульском округе составляла всего 54 %! По аналогичным расчетам те же учреждения юстиции округа Томского окружного суда укомплектовались на 68 %, Тобольского – на 88 %.
Действительно, по материалам официальной статистики наибольшие нагрузки после преобразования испытывали судьи Барнаульского округа, меньшие – Томского, близкие к нормативу – Тобольского [16]. Теперь мировым судьям Тобольской губернии почти удавалось справляться и с вновь возникшими делами, и с прошлогодними. Показатели волокиты снизились даже в Томской губернии. Но отмеченное убавление следует считать относительным: во-первых, уменьшилось число уголовных дел (с 62966 в 1911 г. до 45682 в 1914 г. [23, с. 238–239; 24]), что могло быть временным явлением, во-вторых, количество неразрешенных производств, например, на конец 1914 г. означало, что в каждом участке оставалось по тысяче прошлогодних дел, а это весьма высокий уровень волокиты.
Увеличение штата мировых судов не могло коренным образом изменить ситуацию в Томской губернии. Показатели обремененности ее мировой юстиции и после 1911 г. ухудшались. В большинстве мировых участков уголовных и гражданских дел рассматривалось значительно больше нормы [16]. Как и следовало ожидать, в наиболее бедственном положении находились мировые судьи барнаульского округа. Как отмечал один из судебных начальников, после 1911 г., несмотря на увеличение там штата мировых судей, они «в большинстве случаев продолжали находиться в условиях, исключавших возможность основательной и продуктивной работы» [3, л. 47]. Такое положение юстиции приводило к созданию у населения впечатления, что его интересы судебные чиновники игнорируют. В начале 1917 г. председатель Барнаульского окружного суда констатировал, что отношение населения к мировым судьям стало «угрожающе враждебным», а положение этих чиновников в сельских районах – невыносимым. Вследствие угроз со стороны населения насильственными действиями в адрес судебных работников они были вынуждены бежать из своих участков. Так, в Змеиногорском уезде из 6 мировых судей осталось только 2 [2].
Между тем, закон 1911 г. «усиливал канцелярские средства» западносибирской мировой юстиции. На эти нужды теперь отпускалось ежегодно дополнительно по 5600 руб. в Тобольской губернии и по 8400 руб. в Томской. Судя по всему, «усиление» оказалось недостаточным. К примеру, в 1913 г. в округе Барнаульского окружного суда на канцелярские расходы было получено 18596 руб., тогда как мировые судьи фактически потратили 26062 рублей [5].
Преобразования сибирской судебной системы начала ХХ в. позволили почти повсеместно покончить с полифункциональностью мировой юстиции, чем, в основном, и ограничивается их значение. Штат и денежное обеспечение мировой юстиции по-прежнему были недостаточными.
Рецензенты:
Пашин С.С., д.и.н., профессор, профессор кафедры отечественной истории, Тюменский государственный университет, г. Тюмень.
Скипина И.В., д.и.н., профессор, профессор кафедры документоведения и документационного обеспечения управления, Тюменский государственный университет, г. Тюмень.
Работа поступила в редакцию 29.12.2014.