Деятельность человечества в сфере общественных отношений [3] изначально как бы распадается на две составляющие: «рациональную», отражающую степень овладения силами природы, и «иррациональную» (система магических действий), выражающую степень зависимости человека от природы. Обнаружить связь между конкретными исследованиями в этом направлении, опирающимися на этнографический, археологический, антропологический материал [14], и теоретическими концепциями развития общественных отношений [16], позволяют главным образом философские исследования. Логика этих рассуждений лежит в основе концепций происхождения религии первоначально в форме фетишизма или тотемизма. В этом случае в качестве основы используются фетишистские или тотемистические представления, позволяющие выяснить скорее смысл, а не происхождение этих представлений.
Концепция магического происхождения религии в той ее форме – форме концепции «иррациональной деятельности». Происхождение религии объясняется философским марксистским положением о порождении человека человеческим трудом. Нельзя, однако, согласиться с тем, что наличие так называемой «иррациональной составляющей» свойственно только первобытному труду. Во всякой человеческой деятельности (не только в труде) всегда (не только в первобытную эпоху) можно выделить главную, определяющую, и вспомогательную «составляющие» труда. Так, ко второму моменту деятельности относятся, в частности, ее планирование, подготовка соответствующего инструментария, мысленное или реальное моделирование («проигрывание») будущих действий. Здесь же должны быть названы и «идеологические» вспомогательные моменты: воспроизведение в сознании людей в качестве мотивов некоторых видов деятельности (например, война, охота) определенных политических, социальных, моральных, культурологических и религиозных [5], а также других идей. К ним обычно примыкают определенные комплексы действий (ритуалы).
Вряд ли правомерно объявлять «иррациональной» всю эту весьма существенную часть человеческой деятельности; трудно в ней выделить и некий особый «иррациональный» момент. Вообще, применение термина «иррациональное» в данном случае вряд ли оправдано, ибо влечет за собой неясность и двусмысленность. Неубедительным представляется само противопоставление «рациональной» и «иррациональной» составляющих первобытного труда, противопоставление, при котором вторая становится как бы средством компенсации недостатков первой. В этом случае мы вынуждены будем согласиться с тем, что в процессе трудовой деятельности выделяется некая особая деятельность по компенсации недостатков самой трудовой деятельности. В действительности же «иррациональная деятельность» не порождается непосредственно трудом, а возникает в ответ на определенные человеческие потребности, проявляющиеся в процессе социального познания [6; 10].
Вряд ли имеют основания утверждения о некоей «иррациональности» первобытного мышления, принципиально отличающей его от мышления человека более поздних эпох. Вообще, следует избегать смешения двух различных явлений духовной жизни человека [11], а именно: закономерностей мышления и общей логики мировоззренческого отношения. Во все времена мышление человека по необходимости подчинено одним и тем же законам объективного бытия. Однако мышление может быть как правильным, так и ошибочным. Разумеется, сами ошибки всегда несут на себе печать определенного исторического типизма, но их основной источник – не мышление как таковое, а мировоззрение, в рамках которого и «под давлением» которого осуществляется мышление в процессе развития общественных отношений. Не последняя роль в этом принадлежит культурно-образовательному пространству [4; 8; 9].
Мировоззрение – это субъективная реальность, система личностных смыслов, посредством которых человек «видит» мир, тогда как мышление представляет собой скорее «техническую» способность, систему безличных (и безразличных к индивиду) исторически обусловленных стереотипов переработки информации Истоки религиозных представлений, как и вообще способности человека создавать себе разного рода общественные иллюзии (будь то политические, правовые, моральные), следует искать прежде всего в мировоззрении. Мировоззрение вообще никогда не бывает сплошь «рациональным» и научным (сама уверенность в этом – предрассудок, типичный для тоталитарных обществ). «Логика» мировоззрения легко допускает «иллюзирование» реальных связей и отношений, а потому в мировоззрении научная истина может прекрасно уживаться с элементами ошибочных представлений, домыслов, аффективных волевых констатаций.
Центральным моментом мировоззрения является ощущение индивидом реальности своего пребывания в мире, что тесно связано с самосознанием, с самоидентификацией [2]. Но без вполне отчетливого самосознания индивида невозможно и мышление, ведь мышление (как и сознание) есть, прежде всего, субъективная, реализуемая индивидом, способность. Процесс становления самосознания индивида по сути своей представляет претворение «объективного разума» в «разум субъективный». В ходе этого длительного процесса складываются условия, при которых решающие моменты социально значимого поведения и связанные с ними элементы общественного сознания постепенно переводятся в личностный план, все более расширяя сферу свободы индивида, которая становится необходимым условием дальнейшего социального развития общества [1].
Становление самосознания индивида создает условия и для развития способности к различению реального и ирреального, рационального и иррационального. Но здесь необходимо учитывать следующее чрезвычайно важное обстоятельство: основные элементы духовной культуры общества складываются стихийно, закрепляются в опыте в виде различного рода стереотипов и воспринимаются в дальнейшем как «естественное», «само собой разумеющееся», «должное», а позже «разумное». Они-то и становятся в конечном итоге основой и критерием суждений о «рациональном» и «иррациональном», хотя рациональность их самих ничем не может быть гарантирована. Именно поэтому применение таких понятий, как «рациональное» и «иррациональное», «ложное» или «иллюзорное», к анализу процесса становления форм общественного сознания требует большой осторожности; неверное же их истолкование часто приводит к конструктивизму.
Еще не удалось доказать, что человеческие представления, возникающие в ходе и под влиянием труда, непременно рациональны и не несут в себе моментов иллюзорного отражения бытия. Действительно, любой труд (и не только первобытный) складывается из трех моментов: замысла и его оценки, трудовых операций по реализации замысла и, наконец, потребления результатов труда. При этом зачастую ясно осознаются человеком только первый и третий моменты, причем в предвкушении результата человек проявляет склонность опережать события, и тогда два этих момента в сознании как бы совпадают, «вытесняя» второй, центральный, момент. В таком случае автоматически осуществляемый труд как бы «выпадает» из поля внимания человека (разумеется, речь идет об условиях, когда возможно осуществление стереотипных трудовых операций).
Представление о возможности достижения желаемой цели без труда совершенно очевидно лежит в основе религиозного сознания. Появлению «домагических» представлений во многом способствовало то обстоятельство, что труд в первобытном обществе носил коллективный характер, мышление же в силу самой своей природы может быть только мышлением индивида. Неспособность человека правильно оценить свое место в коллективном труде, меру своего индивидуального участия в его результатах закономерно приводила к тому, что сам этот результат, от которого зависело существование людей, воспринимался ими почти как чудо. Конечно, «домагические» представления далеки еще от собственно религиозных представлений, хотя и выступают базой последних.
Говоря о магии, необходимо отметить, что она отнюдь не является простым следствием «бессилия дикаря в борьбе с природой», скорее наоборот, магические представления – результат положительного преодоления этой слабости. Гегель метко заметил, что магия представляет собой выражение «первой совершенно непосредственной точки зрения, согласно которой человеческое сознание, этот человек в своем волеизъявлении рассматривается как власть над миром природы» [7].
«Выпадение» труда из поля внимания человека создает интересный феномен, который условно может быть назван «механизмом смещения»: при этом человек, как бы оставленный один на один с природой, воспринимает результаты труда не только как чудо, но и как естественную (то есть природную, а не социальную) реальность (так, например, успешная охота воспринимается непосредственно как «благодеяние» добытого зверя). Не менее интересно в данном случае то, что и само единство человеческого коллектива, складывающееся в труде, точно так же воспринимается как факт природный. Таковы в конечном итоге истоки тотемизма. Под тотемизмом обычно понимают если и не религию, то, во всяком случае, нечто близкое к ней, типичное только для мировоззрения первобытного человека, «остраненное». В действительности, в основе тотемизма лежит более широкий комплекс вовсе не религиозных и не обязательно восходящих к труду аморфных, эмоционально насыщенных ценностных ориентаций.
Бессилие первобытного человека в борьбе с природой, его страх перед ней, забывание того, что постоянное пребывание в плену одних лишь негативных, астенических эмоций для человека в принципе невозможно, что человек всегда «культивировал» эмоции положительные (с основаниями или без таковых – это другой вопрос). Негативные эмоции в человеческой культуре в конечном итоге всегда являлись средством усиления эмоций положительных. Очень ярко они представлены, например, в древнейшей форме мифов – в хтоническом мифе, в котором заключено описание хаоса. Человек как бы «отталкивается» к родовому миру, к освоенной природной среде; негативные эмоции усиливают и углубляют переживание эмоций положительных – спокойствия, защищенности в привычном для себя мире. Переживание человеком складывающегося в труде единства с родом и единства с природой должно было порождать не чувство страха, а чувство любви, признательности по отношению к ним.
Этот широкий эмоциональный комплекс и был базой тотемизма. Именно поэтому объектом тотемизма мог быть любой природный предмет. «Дототемистический комплекс» лежит в основе промысловых культов.
«Фетишистская» теория происхождения религии при всей ее спорности совершенно верно фиксирует тот факт, что религиозное удвоение мира означает преобладание в мировоззрении человека первобытного общества эмоционально-ценностных моментов, а в основе идеи сверхъестественного лежит простое приписывание вещам и процессам реального мира не присущих им самим по себе, но желательных для человека качеств. Этот «нерелигиозный» (или «дорелигиозный») фетишизм – поистине универсальное явление человеческой культуры (так, например, он лежит в основе столь знакомого нам культа личности).
Религия вовсе не есть что-то противоестественное, не отвечающее человеческой природе. В ее основе лежат не отрицательные, а положительные эмоции. Наконец, магия, тотемизм, фетишизм представляют собой поистине универсальные, гносеологические аспекты, а не только религиозные формы мировоззренческого отношения человека [17]. Иначе говоря, религия – вполне естественное явление духовной культуры определенной общественной эпохи [15]. Именно исторический подход позволяет нам правильно оценить значение временного, преходящего, и общечеловеческого в великой традиции европейского гуманизма, формировавшегося, в частности, и в лоне христианства, делает нас способными понять подлинный смысл общечеловеческих духовно-гуманистических ценностей различных общественных отношений [12; 13], не перестающих быть таковыми и в религиозной форме.
Рецензенты:
Бакланов И.С., д.ф.н., профессор кафедры философии факультета истории, философии и искусств, Гуманитарный институт, ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет», г. Ставрополь;
Каширина О.В., д.ф.н., доцент, профессор кафедры философии факультета истории, философии и искусств, Гуманитарный институт, ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет», г. Ставрополь.
Работа поступила в редакцию 27.12.2014.