Длительный, многоплановый и сложный процесс утверждения России на Северном Кавказе, а именно в Кабарде в рассматриваемый период подходит к логическому завершению активной фазы и установлению административной власти. Данный процесс вызывал негативную реакцию у адыгских князей. Кабардинские владетели не хотели ограничений внутренней самостоятельности. До 1822 г. российские войска вступали в Кабарду, «наказывали» непокорных князей, громили повстанцев и снова уходили за Кубань. Кабарда вновь оставалась фактически без российского присутствия и антироссийски настроенные феодалы быстро восстанавливали свои силы и вновь начинались набеги на пограничную линию. А.П. Ермолов по примеру Дагестана и Чечни решил возвести в Кабарде российские военные укрепления. В мае-июле 1822 г. А.П. Ермолов внимательно знакомился с географическими особенностями региона, по его приказу была составлена подробная карта Кабарды, в соответствии с которой он и начал летом 1822 г. строительство Кабардинской укрепленной линии. Создание этой линии было лично одобрено царем [1]. Кабардинская укрепленная линия начиналась у устья р. Тахтамыша, проходила по верховьям рр. Кумы, Подкумок и Малки, «а далее – у самой подошвы Черных гор до устья Уруха, впадающего в Терек» [1]. Линия состояла из пяти основных укреплений, расположенных у выходов из ущелий рр. Баксана, Чегема, Нальчика, Черека и Уруха. Крепости связывались между собой промежуточными постами. Эта линия отрезала кабардинцев, поселенных на равнине, от гор. С другой же стороны, по левому берегу Малки и правому берегу Кубани, проходила линия казачьих станиц. Таким образом, кабардинцы (за исключением небольшой их части, оставшиеся в недоступных горах), оказались полностью окруженными российскими военными укреплениями и казачьими станицами [6]. А.П. Ермолов в Кабарде повторил вариант, уже примененный им в Чечне в 1818 г., где он зажал часть чеченцев между Терской и Сунженской военными линиями, тем самым поставив их под полный контроль российских властей и лишив возможности оказывать вооруженное сопротивление. Чтобы отрезать чеченцев от кумыков, была построена линия укреплений от Кумыкской плоскости (кр. Внезапная) до Терека (с. Амир-Аджи-Юрт). Такая политика велась А.П. Ермоловым в центре Кавказской линии. В 1822 г. было восстановлено Кисловодское укрепление. Далее, в направлении верховьев Кубани, были построены сильные укрепленные посты: на р. Подкумок, при урочище Бургустан, в самых верховьях Кумы, у аула Ахандук, у Каменного Моста на р. Кубань и в верховьях р. Тахтамыш [13]. Укрепление, построенное на р. Куркужин, связывало данную линию с Баксанской крепостью, образуя таким образом единое кольцо российских укреплений. Новая военная линия получила название передовой Кабардинской линии, по р. Малка, – внутренней Кабардинской линии. Кроме того, А.П. Ермолов в 1822 г. оставил здесь два батальона Ширванского полка, позже в Кабарду был переведен Кабардинский полк. В 20-е годы XIX в. гарнизон военных укреплений в Кабарде составлял около 2600 человек при 63 орудиях, при том, что население Кабарды не превышало в исследуемый период 35 тыс. человек. Одновременно А.П. Ермолов принял меры для большего усиления Военно-Грузинской дороги. Если ранее она шла по правому берегу Терека, от Ставрополя к Моздоку, а оттуда – на Владикавказ, то теперь дорога была перенесена на левый берег р. Терек, и от Ставрополя направлялась на Екатериноград, а затем – на Владикавказ, находясь уже под защитой новых укрепленных промежуточных постов – Пришибского, Урухского, Минаретского и Ардонского. Под строительство новых военных укреплений в Кабарде были отведены лучшие пахотные и пастбищные земли. Населению было запрещено использовать земли и вблизи укреплений – они отводились под сенокосы и пастбища для гарнизонов [5]. Была прервана всякая связь кабардинцев с горами: было даже запрещено выгонять скот на горные пастбища и пользоваться землей в горах. Все это чрезвычайно затруднило хозяйственную жизнь кабардинцев и явилось одной из основных причин антиколониального восстания 1825 г. в Кабарде. Построив внутри Кабарды и вокруг нее целую систему военных укреплений, лишив тем самым ее жителей возможности к вооруженному сопротивлению, Ермолов приступил к завершающему этапу ликвидации остатков ее политической самостоятельности – созданию судебно-административной системы. 29 августа 1822 г. он издал прокламацию об учреждении Временного кабардинского суда. «Восстановляя порядок в Кабарде и учреждая чрез земли оной новую линию для охранения жилищ ваших, с тем вместе признаю я полезным… между вами установить суд» [11]. К прокламации прилагалось разработанное А.П. Ермоловым «Наставление», содержавшее 27 параграфов, в которых излагались назначение и обязанности суда. Он должен был состоять из представителей всех княжеских родов или фамилий (вначале назначаемых). Суд на основе адатных норм должен был рассматривать гражданские и мелкие уголовные дела. А тяжкие уголовные преступления ‒ убийство, измена, набеги на линию и т.д. – должны были рассматриваться военным судом на основе российских законов. А.П. Ермолов считал кабардинское духовенство проводником турецкого влияния в Кабарде. Установление порядка в Кабарде главнокомандующий считал невозможным без серьезного ограничения роли духовенства в обществе. Сославшись на «сильные жалобы простого кабардинского народа на угнетение, претерпеваемые оным от несправедливого разбирательства дел их шариатом», А.П. Ермолов отстранил духовенство от решения гражданских дел. В его ведении оставались лишь дела, касающиеся веры и совести, семейно-бытовые вопросы. Главнокомандующий не ограничил Временный суд только судебными делами: ему были приданы и административно-полицейские функции, превратившие его фактически в исполнительный орган российского управления в Кабарде. «На обязанность учреждаемого суда возлагается собрать достаточные сведения относительно податей или иного рода повинностей»,– отмечалось в «Наставлении». А главное, без разрешения суда (т.е. без выдаваемых им «билетов») кабардинцы не имели права передвигаться ни внутри линии, ни за пределами Кабарды. Билеты для поездки за Кубань и в горы выдавались высшим воинским начальником в Кабарде, а в Россию – начальником линии. Таким образом, власти получали важнейшее средство для контроля за населением [2]. Временный кабардинский суд действовал под непосредственным руководством и контролем военного командования в Кабарде. «…Начальник всех войск, в землях кабардинских расположенных, будет назидать общее всех благосостояние и порядок, и для того требуется со стороны вашей должное к требованиям его внимание и послушание», – подчеркивалось в «Прокламации» наместника [11]. «Суд находился, – писал В.Н. Кудашев – …фактически в руках администрации, которая вмешивалась в его решения, делала ему указания, иногда отменяла его решения и смотрела вообще на суд как на орудие своей власти» [9].
По мнению К.Ф. Дзамихова, судебная реформа 1822 г. окончательно ограничивала политические и экономические права различных общественных слоев в Кабарде и особенно – имущественные привилегии кабардинских феодалов. Духовенство должно было либо отстраниться от власти, либо поступить под контроль российских властей [5]. Т.Х. Кумыков также считает, что судебная система, введенная Ермоловым, задевала интересы всех слоев кабардинского общества – феодалов, духовенства и крестьян [10]. В то же время Кумыков отмечает и положительные моменты в судебной реформе А.П. Ермолова в Кабарде: она ограничивала произвол местных князей и дворян, способствовала ликвидации феодальной раздробленности и межфеодальной борьбы. Отныне адыгские владельцы окончательно были лишены всей политической власти, которая была передана российской администрации. То, что Ермолов в Дагестане делал более-менее постепенно, в течение нескольких лет, в Кабарде было проделано одномоментно [8, 12]. При этом в Кабарде Временный суд представлял собой единый на всей этой территории орган административного управления (т.е. страна впервые была объединена, пусть и под верховной властью России). В Дагестане подобного единого органа колониальной власти не было: каждое ханство управлялось отдельно – либо российской администрацией, либо назначаемым феодалом – «управляющим». Подобная же ситуация была и в Чечне, где часть территории управлялась приставом, другая – военным начальством. Все это подтверждает, что «царизм преследовал цели полного подчинения кавказских земель. Царское правительство… в сфере политического управления сразу же стало проводить жесткий курс. На территории присоединенных земель царизм распространял методы военно-бюрократического управления и внеэкономического принуждения в сфере хозяйства. Сопротивление жестоко подавлялось» [7]. В то же время В.В. Дегоев считает, что Петербург на Северном Кавказе не спешил упразднять местные, исторически сложившиеся формы власти и переходить к прямому, имперскому управлению «из центра», предпочитая держать регион под своим влиянием через «послушных и щедро оплачиваемых ставленников из местного населения» [4]. Если сказанное отчасти и верно в отношении Дагестана, то вряд ли может быть бесспорно отнесено к ситуации в Кабарде и Чечне в 20-х гг. XIX в. В результате ермоловских мероприятий в 1822 г. была создана прочная основа российской власти в Кабарде: система военных укреплений и административный аппарат управления. Все это окончательно закрепило Кабарду в составе Российского государства [3]. Впервые в отношениях с кабардинцами Ермолов в 1822 г. проявил определенную политическую гибкость. Сперва, весной этого года, в период действий в Кабарде отряда Коцарева, он до предела ужесточил свою политику в отношении непокорной местной знати, объявив о конфискации всей земли и предав в руки российской администрации право ее перераспределения и лишения (или сохранения) дворянских званий. Безоговорочно лишались всех прав и имущества, объявлялись врагами российского государства все владельцы, когда-либо участвовавшие в набегах или в антироссийских выступлениях. После прибытия в Кабарду, когда Ермолов убедился в прочности здесь российских позиций, он в определенной степени смягчил свою политику в отношении кабардинских владельцев. Летом 1822 г., 26 июня, 1 и 9 августа, главнокомандующий обратился с прокламациями «К кабардинскому народу», в которых излагал свои требования и свое отношение к различным слоям кабардинского общества и в целом свою политику в Кабарде. В отличие от мартовского указания – «разбойников отнюдь не прощать», Ермолов в «Прокламации» от 26 июня объявляет прощение и сохранение прав и имущества всем владельцам, готовым покориться и переселиться на равнину. «Я хочу забыть прежнее и владельцам и узденям, вышедшим из гор по моему приказанию,– заявляет он. – Принимаю выселившихся из гор владельцев и узденей в прежнем их достоинстве и звании. Не отъемлю земель их и ничего из собственности. …Предоставляю владельцам и узденям прежние права над подвластными… Возвращу рабов, которые бежали от своих владельцев по переселении уже их из гор». «Проконсул» обещал покорным владельцам вернуть их детей, взятых в аманаты [11]. Этими обещаниями он наглядно демонстрировал, что его декларации об «освобождении кабардинских крестьян являлись лишь тактическим маневром, а не принципиальным поворотом в политике царизма на Кавказе» [14]. А.П. Ермолов самым настоящим образом предавал тех крепостных крестьян и рабов, которые, поверив его словам, бежали от своих, непокорных на тот момент, владельцев под защиту российских властей, надеясь на обретение свободы и земли. Таким образом, беглые крестьяне и рабы превращались в разменную карту в отношениях российских властей и кабардинских феодалов.
Обещая прощение покорным владельцам, Ермолов обрушивает новые угрозы на тех, кто не желает подчиниться. Они лишаются всех прав, «достоинства» и земли, «равно и дети их». Их беглые рабы получают вольность. Исходя из своего излюбленного правила «разделяй и властвуй», а также в целях укрепления российской власти, Ермолов стремится всемерно обострить и без того напряженные социальные отношения внутри непокорной части кабардинского общества. «Узденям и простому народу повелеваю: при всякой встрече с изменниками действовать оружием и забыть глупое обыкновение не стрелять в князей, когда они стреляют» [11]. Как в свое время в Чечне, А.П. Ермолов фактически разделил кабардинское население на две части – мирных (покорных) и немирных (непокорных). «Покорным» кабардинцам были запрещены отношения с «непокорными», запрещены были даже родственные отношения. Никто из кабардинцев (переселившихся на равнину) не имел «права ездить в горы без билета», а они, с целью «отвращения вредных сношений», выдавались «только известным людям» [11]. Действия царских властей в 1822 г. чрезвычайно обострили отношения внутри самого кабардинского общества. Непокорные феодалы, бежавшие за Кубань или укрывающиеся в горах, стали сперва угрожать, а потом и нападать на тех, кто подчинился российским властям и поселился на равнине. Они сжигали их дома, угоняли скот, иногда убивали и требовали снова уйти в горы либо бежать за Кубань. Участились нападения непокорных феодалов и на Кордонную линию. В подобной ситуации в 1818 г. в Чечне «проконсул» возложил на притеречных жителей обязанность защищать Кордонную линию от набегов своих «немирных» соотечественников. То же самое под угрозой жестокого наказания он требовал и от кабардинцев [11]. В то же время упорное противодействие кабардинцев установлению над ними российской власти заставили главнокомандующего пойти им на определенные уступки. Сделано это было, прежде всего, с целью ограничить, уменьшить социальную базу антироссийского движения, привлечь на сторону России как можно больше кабардинцев. Ермолов обещал сохранить «свободное отправление веры и прежние обычаи», «способствовать» восстановлению и развитию «свободного торга». Весьма важное значение для всех кабардинцев имело разрешение «пасти скот на пустопорожней стороне за Малкою», «брать для скота соляную грязь со стороны Кубани» и сохранение в собственности «владельцев и узденей» «летних мест для пастбищ скота в горах». Безусловное положительное значение имело ограничение А.П. Ермоловым деспотизма и произвола феодалов в отношении их подвластных. Он «уничтожил» их «власть лишить рабов жизни». Провинившихся рабов следовало судить в военных судах, при российских крепостях [11]. Феодалам запрещалось отнимать имущество у крестьян, разделять семьи, убивать их. Стремясь упорядочить отношения между различными социальными группами на «замиренной» территории Кабарды, А.П. Ермолов дал указание привести в порядок подати и повинности, отбываемые зависимыми крестьянами в пользу владельцев и духовенства. Это лишало феодалов возможности произвольно и безмерно их повышать. Отвечая на многочисленные жалобы кабардинских феодалов на то, что он подстрекает их подвластных к бегству, А.П. Ермолов назидательно замечает: «Лучшие и верные меры, дабы не бежали рабы…есть кроткое и снисходительное с ними обращение» [6]. Каковы бы ни были тактические соображения А.П. Ермолова, его действия по ограничению феодального произвола в Кабарде в 1822 г., уничтожавшие наиболее одиозные пережитки средневековья, отвечали интересам зависимых крестьян и рабов. Они в определенной степени улучшали их социально-правовое положение. Несколько тысяч крепостных крестьян и рабов получили свободу и землю. В силу всего этого вышеуказанные меры Ермолова носили прогрессивный характер. Кабарда была «усмирена» раньше других частей Кавказа, видимо, и потому в ней действия российской администрации были систематичны. Результатом российских административных преобразований 1822 г. явилось то, что Кабарда окончательно вошла в состав России. Данные преобразования способствовали прекращению междуусобиц, вовлекали народы региона в экономическую, политическую и культурную жизнь России. Также улучшилось правовое положение зависимых крестьян, часть их получила освобождение от феодальной зависимости, была запрещена работорговля, князья были ограничены в правах. Возможно, именно эти аспекты политики повлияли на то, что в Кабарде идеи мюридизма не получили в 20–50-е годы XIX в. такого распространения, как в Дагестане.
Рецензенты:
Дадаев Ю.У., д.и.н., профессор, ведущий научный сотрудник отдела древней и средневековой истории Дагестана Института ИАЭ ДНЦ РАН, г. Махачкала;
Кидирниязов Д.С., д.и.н., профессор, ведущий научный сотрудник отдела древней и средневековой истории Института ИАЭ ДНЦ РАН, г. Махачкала.
Работа поступила в редакцию 27.01.2014.