Одна из важнейших страниц истории изучения музыкального фольклора связана с переходом исследований народной музыки от отдельных специалистов к научным учреждениям. Такими учреждениями в XIX веке стали научные общества, в значительной мере способствовавшие оформлению и развитию целого ряда дисциплин как самостоятельных направлений. Особенно интенсивно научные общества стали появляться после 1861 года, когда «в России наступил период всестороннего общественно-политического и общекультурного подъема, обусловленного глубокими общественно-экономическими изменениями» [6, 175]. В результате, уже во второй половине XIX века только в Москве насчитывалось несколько десятков таких обществ.
До определенного момента большинство научных обществ существовало в отрыве друг от друга. Картина резко изменилась, когда культурную жизнь Москвы возглавили две крупнейшие организации: Московское археологическое общество, основанное в 1864 году, и Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАиЭ), образованное в 1863 году при Московском университете [1, 128]. Деятельность этих двух обществ (между ними существовали многосторонние связи) во многом способствовала координированию работы многочисленных организаций на периферии.
Организационная структура ОЛЕАиЭ, явившегося родоначальницей Музыкально-этнографической комиссии (МЭК), на первых порах не предполагала проведения каких-либо специальных исследований в области музыкального фольклора. С 1867 года Общество включало лишь три отдела – отдел естествознания, антропологический отдел, этнографический отдел. Постепенно внутри ОЛЕАиЭ возникали все новые структурные единицы, разрабатывавшие самостоятельные направления и дисциплины (в том числе музыкальную фольклористику) в рамках уже оформившихся научных отраслей. В результате его структура стала отражать все многообразие научной мысли того времени.
Вновь зарождавшиеся отделы и комиссии во многом следовали сложившимся внутри Общества традициям, ориентируясь на его установки, методы исследований, организационную структуру. В этом отношении Музыкально-этнографическая комиссия не была исключением – в своей работе она многое восприняла из опыта Этнографического отдела ОЛЕАиЭ, в недрах которого была образована при живейшем участии В.Ф. Миллера [2, 144].
Демократическая направленность ОЛЕАиЭ проявилась в стремлении сделать доступными и понятными для широкой публики последние научные достижения [8, 8]. Это, в свою очередь, наряду с традиционными собраниями кружков просвещенной интеллигенции привело к появлению всевозможных форм просветительской работы. На протяжении 1860–1890-х годов при участии ОЛЕАиЭ было организовано четыре выставки: этнографическая (1867), политехническая (1872), антропологическая (1879) и географическая (1892). В связи с открытием в Москве этнографической выставки в Обществе впервые прозвучал вопрос о необходимости изучения народной музыки.
Знаменитая Этнографическая выставка, организованная ОЛЕАиЭ, стала заметной вехой в формировании музыкальной фольклористики как научной отрасли. Ее проведение должно было по замыслу устроителей способствовать «обеспечению правильного систематического преподавания» [9, II] в Москве сразу нескольких предметов, в число которых входили антропология, этнография, прикладное естествознание.
Для сбора экспонатов был разработан специальный план проведения экспедиций. Однако вследствие нехватки средств основной упор в получении необходимых для выставки материалов делался на местные органы управления, губернские статистические комитеты, отдельных лиц. Практически во все крупные города России были разосланы «Правила для экспонентов русской этнографической выставки» – первая собирательская программа Общества [7, 43].
«Правила» дают ясное представление и о том месте, какое отводилось на первых порах со стороны ОЛЕАиЭ изучению народной музыкальной культуры. Удельный вес народного музыкального творчества был невелик. Музыкальные инструменты рассматривались в первую очередь в качестве «типической декорации» для характеристики отдельных народностей, а не как средство исполнения и, тем более, как объект научного изучения. В «Правилах» ни слова не было сказано о необходимости осуществления обмеров музыкальных инструментов, описаний их строя и, тем более, приемов игры, репертуара исполнителей.
В результате рассылки на места «Правил», из регионов было получено некоторое количество музыкальных инструментов. Они составили сравнительно небольшую, но редкую по тем временам для России коллекцию. Музыкальные инструменты были показаны вместе с другими экспонатами, такими как лубочные изображения XVII века (в том числе Распятие, Ярославские угодники, Николай Чудотворец, Казанская Божья матерь, Благовещение Пресвятой Богородицы из коллекции профессора Московского университета Н.С. Тихонравова) [9, 18]. Неподалеку в группе якутов находились фигура шамана, «ударяющего в бубен и главнейшие принадлежности шаманства» [9, 17].
Новой формой работы, использованной во время проведения Этнографической выставки, явились так называемые «объяснительные чтения», которые были приурочены к ее открытию. Они представляли собой лекции просветительского характера, предназначенные для московской «образованной аудитории», пестрой и разнородной по своему составу.
Прозвучавшие сообщения отличались разнообразием. Авторами были крупнейшие ученые, работавшие в различных областях научного знания. Характер «объяснительных чтений» свидетельствовал о стремлении организаторов выставки донести до любознательных слушателей весь спектр явлений народной культуры в их взаимосвязи.
Включение доклада профессора Московского университета А.С. Владимирского «О законах музыкальной гармонии и национальных инструментах, доставленных на этнографическую выставку» [4] в ее «парадную часть» было на редкость удачным. Прочитанный непосредственно перед открытием выставки он привлек значительное количество заинтересованной публики, принадлежащей к самым различным слоям русского общества.
Доклад Владимирского резко отличался по тематике от остальных, несмотря на то, что народное музыкальное искусство рассматривалось им многоаспектно, как, впрочем, и народная культура, трактовавшаяся в середине XIX века в виде сложной системы, охватывавшей целый комплекс явлений в их взаимосвязи.
Доклад состоял из двух разделов. Первый из них был посвящен проблемам музыкознания в целом. Собственно музыковедческий подход проявился в попытках Владимирского трактовать полученный материал сквозь призму широкого круга проблем из области эстетики, музыкальной акустики, психологии слухового восприятия с привлечением данных музыкальной теории, гармонии, инструментоведения.
Этнографическая сторона доклада была связана с показом самих народных инструментов в виде подлинников, полученных непосредственно с мест бытования. Главное внимание было уделено их конструкции, включая описания не только важнейших звукообразующих частей, таких как резонатор, гриф, струны, но и внешнего вида корпуса со всеми украшениями, резьбой. В меньшей степени Владимирским были освещены особенности исполнительской игры. В отдельных случаях в доклад были включены описания живого звучания народной музыки.
В основе классификации музыкальных инструментов, предложенной Владимирским, лежит принятое в настоящее время деление их на группы в соответствии с источником звуковых колебаний и способом звукоизвлечения.
Первое место в обзоре народных инструментов Владимирского было отведено ударным идиофонам. Докладчиком были продемонстрированы: алеутский кастаньет (его конструкция состояла из деревянного обруча, к которому были подвешены птичьи клювы), инструменты, употребляемые при буддийском богослужении – сельнимы (тарелки) и хон-хо (бронзовый колокольчик) из Забайкальской области.
Среди струнных были показаны смычковые (пять «киргизских кобызов») и щипковые музыкальные инструменты – «три экземпляра думбры, находящейся в употреблении у киргизов и калмыков», «две сербскохорватские тамбуры», а также арфообразные: олонецкая кандала, «литовский кункл» [канклес], чувашские гусли, «киргизская ятага», осетинская арфа.
В числе струнных ударных на выставке экспонировался «грузинский инструмент десяплинито» [цинцили], а среди ударных мембранофонов были забайкальские: «кынгырык» [хэнгэрэг] и «дамара» [дамаари], употребляемые при буддийском богослужении; хесе (шаманский бубен), пензер (бубен самоедский).
Духовые инструменты были представлены в своих основных разновидностях:
а) амбушюрные («лигавка, употребляемая подлясами, живущим по р. Буг», «киргизская цыбызга» [сыбызгы], а также «голин-бурэ» [ухэр-бурээ] из Забайкалья – инструмент, применявшийся во время буддийского богослужения);
б) язычковые («литовская бирбиния» [бирбине], хорватские дудочка и пищак, «двойная свирель дипле», «буддийский бишкур» [бишхуур] – деревянная труба с медным мундштуком и раструбом, а также волынки: чувашская, болгарская и «словацкая гайда», губные гармошки);
в) флейтовые (польские глиняные свистульки в форме женщины, «литовский скаудутас» [скудутис] или флейта Пана из 12 трубок, литовская флейта лумжзде, малороссийская сопилка, флейта подлясская, флейта сербская, «сербскохорватская двойная флейта фургуле» [фруле]).
По своему содержанию и тем более значению для дальнейшего развития музыкальной фольклористики доклад явно «перерос» намеченные просветительские рамки. Фактически, это был первый в России энциклопедический обзор по народным музыкальным инструментам, созданный в недрах крупной научной организации. Труд принадлежал перу университетского профессора, специалиста в области акустики, крупного ученого-этнографа.
Доклад базировался исключительно на точных фактических данных, что, несомненно, было новым веянием в отечественной музыкально-этнографической науке конца 1860-х годов. Все инструменты были территориально атрибутированы. Зафиксированными оказались местные названия представленных инструментов, область их географического распространения, указывалось, кем и откуда они были присланы. В дальнейшем развитие этой тенденции привело к постановке и разработке проблемы паспортизации полученного в результате собирательской работы материала.
Владимирским было показано устройство, конструкции инструментов, также был затронут вопрос использования их в реальной жизни (впоследствии музыкальные инструменты на выставке показывались как неотъемлемый элемент «обстановочных сцен» народного быта).
В докладе была представлена первая в России классификация народных инструментов, в построении которой исследователь опирался на последние научные достижения [5, 226–227].
Наконец, доклад Владимирского представляет собой один из немногих, но характерных для отечественной музыкальной фольклористики второй половины XIX столетия примеров «прорыва в будущее». В нем ясно обозначились контуры современной научной этноинструментоведческой концепции – и сам подход, и многие положения Владимирского предвосхитили знаменитую «Систематику музыкальных инструментов» Э. Хорнбостеля – К. Закса, ставшую основой для большинства работ XX века. В результате познавательная лекция превратилась в выполненное на высоком уровне исследование обобщающего характера с показом полученных с мест подлинников.
Доклад Владимирского явился средоточием одновременно нескольких сторон музыкальной науки, причем музыкальная фольклористика оказалась представленной в нем как одна из частей музыкознания в целом. В докладе обозначились важнейшие направления, определившие характер всей дальнейшей музыкально-фольклористической работы вплоть до настоящего времени. Все эти качества дают основание рассматривать доклад Владимирского как одну из важных вех в сложном и достаточно продолжительном пути перехода инициативы в изучении народной культуры от отдельных исследователей к крупным научным организациям.
Несмотря на кажущееся скромное место народной музыки, Этнографическая выставка 1867 года сыграла значительную роль в последующем развитии отечественной науки о музыкальном фольклоре. Сразу после проведения выставки при Обществе любителей естествознания был образован Этнографический отдел – новая организационная единица, органично влившаяся в структуру Общества. Основание отдела стало возможным благодаря тому, что выставка «явилась своего рода базой для создания нового направления в деятельности Общества – этнографии. В ходе работы был собран корпус этнографических материалов, налажены контакты с научными обществами и комитетами как в Москве, Петербурге, так и на местах» [3, 14]. Крупнейшие специалисты – этнографы, филологи, юристы, входившие в состав Этнографического отдела, стали уделять музыкальному фольклору особое внимание. В результате с момента проведения выставки зарождавшаяся отечественная наука о музыкальном фольклоре оказалась вовлеченной в контекст изучения народной традиции в целом и получила мощный импульс для последующего развития.
В процессе подготовки выставки получили окончательное оформление основные направления работы Этнографического отдела ОЛЕАиЭ – собирательское, исследовательское и просветительское, которые затем легли в основу деятельности Музыкально-этнографической комиссии, многое заимствовавшей в своей организационной структуре и методах исследований от Этнографического отдела Общества.
Этнографическая выставка, таким образом, ознаменовала наступление нового периода, который сыграл значительную роль в зарождении и дальнейшем формировании отечественной музыкально-фольклористической науки.
Рецензенты:
Тарасевич Н.И., доктор искусствоведения, профессор кафедры теории музыки Московской государственной консерватории имени П.И. Чайковского, г. Москва;
Ромащук И.М., доктор искусствоведения, профессор, проректор по научной работе Государственного музыкально-педагогического института имени М.М. Ипполитова-Иванова, г. Москва.
Работа поступила в редакцию 08.11.2013.