Известно, что формы летоисчисления, народные календари выражают этнолокальную специфику, процессы этногенеза и культурогенеза народа, сохраняя в себе образ мышления предков, аккумулируя их исторический опыт и отражая способы освоения мифологическим сознанием природных и стихийных явлений. Астрономические параметры, лежащие в основе любого календаря, дают три календарные системы, причём остаётся спорной проблема о начале года в солнечном календаре у северокавказских народов и его связь с праздником почитания предков.
Праздник Нового года – Ноуруз / Новруз < перс. Naw «новый» + rūs «день», т.е. «новый день». Ноуруз был самым большим национальным праздником ариев. Связан он с днём весеннего равноденствия и начинается в первый день первого месяца солнечного года, в тот момент, когда солнце входит в созвездие Овна. Своими истоками праздник уходит глубоко в доахеменидский период.
Во время Ноуруза происходил обряд почитания предков. Другое название Ноуруза – праздник Фарвардина, т.к. он приходился на первое число одноименного месяца. Название это происходило от персидского «Фарвард», соответствовавшего авестийскому «фравати», т.е. «души умерших предков», которые продолжают загробное существование и покровительствуют своему роду или общине.
Фравашам посвящён первый месяц зороастрийского календаря Фравардин (21 марта – 20 апреля) и последняя декада года (10–20 марта), включающая пять «високосных» предновогодних дней, не причислявшихся к месяцу. Со временем культ фравашей отвергается Заратуштрой, но уже в ранних западных модификациях зороастризма их почитание восстанавливается официально [Кожанов, 2001:193–211].
По поверьям иранцев, духи умерших возвращались на закате солнца в последнюю ночь старого года в свои прежние жилища, а затем с восходом солнца первого дня Нового года отлетали назад, в потусторонний мир, мир мёртвых. Люди обязаны были находиться дома и оказывать почитание духам предков. Оставление жилища в эту ночь грозило смертью одного из близких, потерей дома или скитанием. В настоящий месяц зороастрийцы, поминая души усопших, читали религиозные гимны соответствующего содержания из Авесты [Мейтарчиян, 1999].
Новый год – (Ногбон, Нæуæгбон «новый день») – осетинами раньше справлялся весной. «Теперешнее название Нæуæг бон – новый день – ведёт свое начало, – пишет В.Ф. Миллер, – со времени раннего христианства, так как едва ли можно предполагать, что древние предки осетин вели новый год с января» [Миллер, 1882, II: 226].
При сопоставлении осетинского праздника Ногбон и иранского Ноуруза выясняется непосредственная связь между ними. Весьма выразительны и осетинские праздники, связанные с древним новым годом.
В частности, праздник Хоры бон (в честь Уацилла, бога урожая) – день надежды на хороший урожай и магические действия для его обеспечения, т.е. Рæмон бон – по времени приурочен к весеннему равноденствию (21 марта) [Уарзиати, 1995:58].
Общеосетинский весенне-календарный и аграрно-магический обрядовый праздник Хор-хор (иронск.) /Хумидайæн (дигорск.), по заметкам Т.А. Хамицаевой [ПНТО, 1992: 8], исполнялся до середины XX века.
Первый день обрядового праздника каждая семья справляла в своей семье, а в последующие дни люди группами посещали друг друга, веселились, пели песни, танцевали. Праздник выпадал на время поста, в связи с чем готовились лишь постные блюда: ритуальную кашу из просяной муки или солода (къупси), варёную кукурузу в зёрнах (дзæрна), фасоль (хъæдур); варили пиво (бæгæны); пекли пироги (чъиритæ).
Семья собиралась вокруг накрытого стола. Глава семьи с ритуальным треугольным пирогом (æртæдзыхон / сæфсæт) в одной руке, с чашей пива – в другой произносил молитвословие. Вначале он славил Всевышнего (Хуыцау), затем с просьбой о хорошем урожае обращался к божествам: Уацилла – покровителю урожая, громовержцу Елиа; Хуарелдару – духу-покровителю злаковых растений. Затем обращался к собравшимся и трижды спрашивал: «Что просите?» Собравшиеся люди отвечали хором:
Хлеба и сена! Пшеницу и овёс! Скот и сено!
После этого со словами «да одарит вас Бог зерном и сеном» глава семьи разбрасывал зерна кукурузы, фасоль, маленькие пирожки, а остальные ловили их в шапки, фартуки, поедали со смехом и шутками.
Обрядовый праздник Хор-хор/Хумидайæн изобиловал также продуцирующими магическими элементами и действами, среди которых обязательное обмазывание друг друга кашей къупси, обливание пивом. Глава семьи был одет в большую длинношёрстную шубу, такие же шубы порою надевали подростки; женщине с длинными косами обмазывали их кашей, проговаривая следующее заклинание:
Пусть колос пшеничный, / Колос ржаной / Вырастут такими (же) длинными!
Для женщин готовили квас (къуымæл), который первой пробовала беременная. Она держала чашу с квасом не руками, а двумя хлебцами. Веселье и обилие пищи, по убеждению участников праздника, должны были обеспечить людям хозяйственное благополучие в предстоящем году.
На этом празднике исполнялись как застольные и шуточные, так и мифологические песни («Песня о хлебе»; «Есть хлеб»; «Песня на кувде»; «Песня об Уасгерги»; «Песня изэдов»; «Песня о Борхуарали, сыне Хуарелдара»; «Песня о плугах»; «Песня о начале пахоты»; «Вон в поле наши плуги» и др.), причём они все ритуального содержания:
с мифологическими образами:
–Уымæн йæ гутондар чи уыдзæни? – Кто там будет плугарём?
– Рæсты Уастырджи куы уыдзæни. –Праведный Уастырджи им будет.
–Сæ мыггагдзау чи уыдзæни? – Кто семена носить им будет?
– Мады Майрæм куы уыдзæни. – Мады Майрам будет.
– Сæ мыггагтауæг чи уыдзæни? – Кто сеятелем будет?
–Хор-Уацилла куы уыдзæни. – Хор-Уацилла будет.
[ПНТО, 1992: 68, 224];
с мифопоэтическими символами:
И бор мæлгъæ фæттахтæй, Птичка жёлтая взлетела,
Есть хлеб, есть хлеб! Йес хуар, йес хуар!
где определение «птичка жёлтая», т.е. солнечная, есть мифопоэтический символ изобилия. Ср.: балк. алтын Хардар «золотой Хардар».
Очень сближаются с Ноурузом праздники почитания предков у осетин. «Совпадение праздника, посвящённого душам предков, с наступлением весны, т.е. воскрешением природы, по мнению И.С. Брагинского, правомерно трактуется как подтверждение существования (в домусульманское время) культа умирающей и воскресающей природы, связанного с культом предков» [Брагинский, 1956:71].
После праздника Хоры бон, с пятницы на субботу, осетины устраивали первый блинный поминальный праздник – Фыццаг лауызгæнæн.
По народному поверью, с заходом солнца в пятницу мёртвые свободны. Новые покойники остаются охранять место, а старые, то есть умершие не в истекшем году, а раньше, сажают детей (умерших) на деревья и сами идут в дом к родным (живым), где для них готовы кушанья и напитки. Рано утром в субботу старые мертвые отправляются в путь за добычею. Путь этот очень трудный, по всей дороге одни камни и терния. Возвращаются мертвые в последний (Дыккаг/Фæстаг лауызгæнæн) день торжеств [Бесолова, 2008: 58–60]. В итоге легко вычислить даты проводимых праздников: Хоры бон – 21 марта; Фыццаг лауызгæнæн – 24–25 марта и Дыккаг /Фæстаг лауызгæнæн – 1 апреля.
У дагестанских азербайджанцев, как, впрочем, и у всех тюрков мира, также широко отмечали праздник Новруз-байрам – Новый год, который приходился на 21 марта – день весеннего солнцестояния. Этому весеннему празднику предшествовали распространенные ритуальные обряды – «яйцебития», «семени» (солод), а также «тум сепмах» ( букв. «семена сеять»), т.е. обряд первого сева.
За две недели до наступления Нового года (21 марта) женщины (каждая у себя в доме) в широкий плоский медный таз насыпали увлажненные семена пшеницы, ставили в тёмное теплое место, увлажняя их каждый день. Из проращенных зерен выжимали сок, смешивали с мукой и варили до загустения. Полученным отваром солода (семени) угощали соседей, родственников, напевая при этом обрядовые песни «Семени» [Хурдамиева 2006].
На каждой улице в новогоднюю ночь разжигались костры, через которые прыгали все желающие (очищение от грехов), особенно больные (чтобы болезни сгорели в огне).
Многие жители «освящали» свои дома, сжигая на плоских крышах смоченную нефтью тряпку, называя эту процедуру «чираглован», где чираг < перс. čirāğ– светильник; лампа; свеча; лован – гореть. Дети с горящими ветками гонялись друг за другом, молодые группировались «по интересам», мужчины стреляли из ружей (отпугивая неудачу, нечистую силу и все плохое). Веселье длилось до поздней ночи.
Вышеперечисленные обряды подготавливали и сопровождали всенародное празднование Нового года (Новруз-байрам). Основное содержание этих обрядов сводилось к магии слова и действия для того, чтобы природа одарила земледельца обильным урожаем.
Сəмəни ај сəмəни, Семени, ой семени (солод),
Ҝөјəрдəрəм мəн сəни. Буду выращивать тебя каждый год.
Сəн ҝəлəндə јаз олур, Когда ты всходишь, наступает весна,
Јаз олур, аваз олур. Наступает весна многоголосая.
А Новрузум, Новрузум, Ай Новруз, Новруз,
Ҹан Новрузум, Новрузум. Любимый Новруз, Новруз.
Хошдур дəдəмин сазы, У деда очень хороший саз,
Новрузда өткəм авазы. И на Новруз он поет.
Замеченная сравнительная сохранность словесных формул и обрядовых песен обусловлена, скорее всего, частотой их ритуального исполнения.
Раз в год, в марте, перед началом полевых работ балкарцами и карачаевцами праздновался поминальный обряд «Голлу»: «Голлу – древний праздник… Длился подряд несколько дней и ночей, совершались поминки по предкам: пекли пироги, жарили баранов. Лучшие куски из приготовленного предлагались покойникам. Народ думал, что в эту ночь предки выходят из своих могил, и что если их умилостивить пищей, то можно ближайшим летом ожидать хорошего урожая» [Холаев, 1981:6]. Л.И. Лавров также писал, что ежегодно в середине марта балкарцы устраивали поминки под названием «Голлу» [Там же]. Со временем в результате десакрализации и деритуализации поминальный праздник трансформируется в ежегодный общенародный синкретичный календарно-обрядовый праздник весны, воспевающий бога урожая и изобилия – Голлу [Малкондуев, 1996:90]:
Ойра, Голлу, сен берекетли къоллу! Ойра, Голлу, ты – с добрыми руками!
Ойра, Голлу, сен мирзеу кёллю! Ойра, Голлу, ты – всей душой с урожаем!
Будай гюттюле байлатхын! Дай снопы пшеницы собрать,
Индыр тёбеле къалатхын! Дай гумну наполниться зерном!
Особенности общенародного весенне-календарного аграрного обряда «Голлу» интересно описаны А.З. Холаевым и Т.М. Хаджиевой [Холаев, 1981: 5–11; Хаджиева, 1988: 60–78]. Им удалось раскрыть полифункциональный характер обряда, выделить в нём особенности утраченного смысла ритуала, связанного с культом предков.
С днём весеннего равноденствия был связан древний новый год и у народов Дагестана. Наступление весны горцы отмечали подобными обрядами: зажигали костры, готовили ритуальную пищу, прыгали через очистительный огонь и пр.
На основании изучения материалов археологии, этнографии, мифологии и ритуалов выявляется следующая взаимосвязь: весеннее равноденствие (солнцеворот) – празднование древнего Нового года – праздник почитания умерших предков – весенне-календарные аграрные обрядовые праздники. Указанная взаимосвязь имеет, скорее всего, древние индоарийские (в широком смысле – индоевропейские) корни, поскольку его традиции прослеживаются у всех народов, имеющих индоевропейское происхождение.
Приведённый материал выявил, что праздники, сопутствующие Новому году до принятия христианства, практически во всех деталях соответствуют древнеарийскому празднику Ноуруз, что даёт возможность исследователям вести речь о единых истоках их происхождения. Эти истоки зафиксированы и у дагестанских азербайджанцев, как, впрочем, и у всех тюрков мира, которые широко отмечали праздник Новруз-байрам – Новый год, приходившийся на 21 марта, день весеннего солнцестояния.
Всё свидетельствует о том, что некогда на Кавказе существовал весенний обряд-почитание памяти усопших родственников, связанный с древним новым годом. И в русском весенне-календарном фольклоре Ю.М. Соколов выделил типологически сходный обряд, суть которого в том, что «мы имеем дело с неотъемлемой частью всех весенних обрядов: с поминанием покойников, усопших предков, с культом их. Весной, когда возрождается вся природа, примитивно думающий человек, естественно, предполагал, что умерший родич воскреснет» [Соколов, 1941: 147].
Рецензенты:
Чибиров Л.А., д.и.н., профессор, заведующий отделом этнологии, ФГБУН «Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра РАН и Правительства РСО-Алания», г. Владикавказ;
Фидарова Р.Я., д.ф.н., профессор, главный научный сотрудник отдела осетинской литературы, ФГБУН «Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева Владикавказского научного центра РАН и Правительства РСО-Алания», г. Владикавказ.
Работа поступила в редакцию 16.09.2013.