В 1840-1850-х годах Калифорния снискала славу земного рая, а жители тех мест - его обитателей и обладателей. Эту землю называли обителью романтики и мирной, пасторальной Аркадией, где мечты о богатстве, свободе, личной независимости и новых возможностях легко понимались и принимались. В то же время американцы в Калифорнии пытались оперативно восстановить все учреждения и систему ценностей восточного побережья США, дистанцирование от которых и предполагала «легенда». Распространенные сведения об испаноязычной Калифорнии, почерпнутые из фильмов и личных рассказов путешественников, показывают, насколько очевидным было противоречие между желанной свободой и реальными ограничениями. Внимательное чтение литературных источников и писем того времени показывает, что их авторы не только не поддерживали искоренения нравов и основ жизни Востока США, а напротив, были за их распространение. Почти мифические калифорнийские американцы, о которых доводится читать, были частично созданы англосаксонской идеологией в свете ее судьбы на Западе.
Популярный взгляд на Калифорнию - и до, и после американского завоевания - получен по частям из множества личных рассказов, услышанных во время или вскоре после пребывания их авторов на тихоокеанском побережье, которые пересказывали события и свои личные впечатления. В основном авторы были мужчинами, за некоторым исключением - образованными, не без литературного таланта, принадлежащими к среднему классу. В добавок ко всему, большинство писателей были англосаксонского происхождения, что придавало им ещё больше значимости в глазах обычных читателей.
Калифорнийские книги выражали ценности и стремления, разделяемые многими американцами, но в особенности относящиеся именно к жизни на Западе. Частично их цель состояла в том, чтобы обратить внимание на национальный сценарий в ответ на всеобщий энтузиазм приобщения к «Природе» во всех его многочисленных проявлениях. Другая цель состояла в том, чтобы удовлетворить стремление общественности к приключениям в далеких краях в необычном и интересном обществе. Но в пределах установленного, даже банального литературного жанра - записок о путешествиях в поисках вдохновляющих перспектив и особенных людей - работы пронизаны традиционным призывом к развитию, специфичным для доктрины американского предназначения: идеей, что англо-американцам и их правительственным учреждениям суждено распространиться по всему континенту и, возможно, за его пределы. Национализм проникал в книги, даже тогда, когда они были сосредоточены в основном на «природе» края. Описывая американскую или потенциально американскую панораму, превосходящую европейские виды, авторы заранее и сознательно рассматривали естественную красоту как символ национального достоинства. Что еще более важно, они постоянно оценивали земли, которые они открывали, и народы, с которыми они знакомились, с точки зрения интересов англосаксонского будущего. Так же, как романтическая интеллигенция в лице Паркмана и Прескотта, превознося естественное и возвышенное, подчеркнули социальную линию развития в непреклонном историческом прогрессе [8; 27, 74-76], калифорнийские авторы предполагали, что все и всё - лес, лагеря золотоискателей, пастбища, индейцы, вакеро и калифорнийские фермеры - должны будут претерпеть изменения или уйти в прошлое. Поэтому эти прославления Калифорнии несли в себе потенциально разрушительное зерно в том, что касалось самого образа жизни на ранчо, который и авторы, и их аудитория, казалось, находили столь очаровательным.
Американцы, писавшие о мексиканской Калифорнии, изображали местность и живущих на ней людей посредством трех, порой противоречащих друг другу, образов: райского уголка, дикой местности и пасторального мира. Чарльз Сэнфорд, РодерикНэш и Лео Маркс продемонстрировали важность этих трех образов в прозе девятнадцатого столетия, хотя редко ссылались непосредственно на Калифорнию. Эти ученые также показали недолговечность привязанности Америки перед лицом технологического прогресса к естественному миру, которую должны были вызвать традиционные литературные образы. Описания в произведениях XIX века идентифицировали Калифорнию и ее народы со сказочным, мифическим прошлым, - которое не могло прийти в какое-либо соответствие с современной американской действительностью, не говоря уже о созданном писателями идеализированным будущим этой земли. Анализ того, каким образом авторы, пишущие о Калифорнии использовали в своих работах образы рая небесного на земле, прекрасной дикой местности и мистической Аркадии со стадами и пастухами, исчерпывая тем самым и содержание рассказов, и их возможную интерпретацию, может проиллюстрировать тот путь, благодаря которому было сформировано американское восприятие Калифорнии.
Со времён кругосветного плавания, совершенного Дрэйком, названный им «Новый Альбион» снискал славу, как нечто среднее между раем и волшебной страной Эльдорадо, где неиспорченные цивилизацией люди жили в гармонии с богатой и щедрой природой. Сознательно или подсознательно увековечивая древнюю европейскую веру в Благословенную Землю на Западе, авторы рассказов о путешествиях девятнадцатого столетия придали своим описаниям старой Калифорнии «райский» оттенок. Это была «земля бесконечной весны» [7; 82], где время и смена сезонов имели небольшое значение. Воздух был чист и ароматен, климат умеренный и благоприятный. Люди жили долго, «большинство немощей было неизвестно» [2; 284]. Говорили: «Чтобы умереть, нужно покинуть эти места» (Elquequieremorirquedelpueblosevaya.) [1; 33]. Как в доказательство этого, Эдвин Браент [2; 222] в шутку приводил в пример историю человека, который никак не мог умереть в Калифорнии, несмотря на пылкое желание его наследников, Лэнсфорд Гастингс же всерьез утверждал, что там даже мертвая плоть не подвергалась гниению [7; 85]. Природа была бесконечно благосклонна к человеку; дикие животные, в особенности нехищные и съедобные - кролики, утки, перепела и олени - переполняли долины и водоемы. Домашние животные плодились и жирели без усилий со стороны человека, поскольку «не требовали ни пищи, ни убежища, и всегда были достаточно сыты» [2; 92]. Всюду цвели цветы, а целебные травы были надежным средством и от инфекции, и от змеиных укусов. Калифорния была действительно Страной Бога, где поклонялись самой земле, дарующей «ладан с безграничного алтаря природы» [6; 468].
Таким образом, самой распространённой идеей о Калифорнии становится та, которая связывает её с истинной, свободной от человека природой. Жизнь на американском Западе, в свою очередь, подразумевает непосредственное взаимодействие с ней. Запад был неизведанной территорией, был тем, чем не был Восток США, именно поэтому Калифорния становится синонимом дикой местности. Все авторы подчёркивают, насколько различается пространство на Востоке и на Западе, акцентируя внимание на обилии земель, размере озёр, мощи океана, бескрайности равнин и высоте деревьев, подпитывая тем самым широко известные мифы о далёкой Калифорнии. Впечатляющие литературные пейзажи становятся продуктом воображения целого поколения, процессом при котором культурные идеи стремительно распространяются в общественном воображении благодаря повторным воплощениям в жанре. Оставшись «один на один с природой», авторы ранних книг о путешествиях встретились со страной резких контрастов, которые они описывали в расхожих, даже избитых фразах. «Живописная глушь», «крутые темные скалы», величественные горы, глубокие ущелья, высокие сосны и бурные потоки, среди которых внезапные штормы и разгневанные гризли добавляли ощутимый вкус опасности. Время от времени складывается такое впечатление, что эти и подобные элементы не отражали истинного взгляда писателей на Калифорнию, а были использованы, скорее, затем, чтобы произведение соответствовало предвзятым требованиям жанра.
Пасторальные образы - ещё один компонент, который лежал в основе книг, посвященных Калифорнии, в основном изображающих земли, которые могли быть легко превращены в превосходные сельскохозяйственные угодья американского Востока. Сельское хозяйство интересовало большинство американцев даже больше, чем красота дикой местности; описания сельской жизни, в то время частично согласовывавшееся с калифорнийской действительностью, были, по существу, проекцией американских надежд на Западе. Несмотря на то, что людям приходилось прилагать немало труда, чтобы добраться до тех земель, и их жизнь проходила среди дискомфорта от блох, москитов, грязи, ветра, изнуряющей жары, ливневых дождей, и то и дело вспыхивающих болезней, начиная от цинги и дизентерии, и заканчивая холерой и жёлтой лихорадкой, - цель оправдывала усилия, поскольку Калифорния потенциально была «непревзойденной по сравнению с любой сельскохозяйственной страной» [7; 81]. Земля порождала пшеницу и прочие злаки «намного больше на каждый акр, чем любой край Соединенных штатов» [7; 88-89]. Огромные стада рогатого скота и многочисленные отары овец по частоте упоминания в рассказах занимали второе место после описаний изобильных урожаев. Авторы считали само собой разумеющимся то, что возделывание почвы и работы на земле являлись занятиями более благородными и передовыми, чем простое выращивание скота в стадах. Отражая это предпочтение, большинство авторов, время от времени погружались в риторику поощрения земледельцев на первых сельскохозяйственных границах; независимые американские фермеры создали бы, по их мнению, настоящую Утопию, работая с плодородной пахотной почвой в условиях прекрасного климата. Этот акцент на прелестях сельской жизни, и особенно на их более конкретной трактовке в практических сельскохозяйственных целях, указывает на основные интересы авторов и их американской аудитории. Развивающиеся технологии неизбежно вторгались в сельскую жизнь. Американцы верили в неизбежную научную, индустриальную, городскую форму развития и убедили себя в том, что это не исключает моральных ценностей, обычно приписываемых «человеку на земле». Они не предполагали конфликт между технологическим и сельскохозяйственным путем развития, однако так же, как автоматизированный способ обработки земли, благодаря которому был увеличен объём урожая, вытеснил примитивную делянку, так же и города, и машины, в конечном счете, одержали бы верх над сельскими угодьями.
В свете пасторального видения репортеры мексиканской Калифорнии смогли мысленно проникнуть в будущее и увидеть городское сообщество посреди богатых природных областей. Американские авторы положили проекты железных дорог, заводов, университетов и церквей на сельский пейзаж. И Браент, и Дана оценили Калифорнию прежде всего с точки зрения плодородных внутренних районов, которые позволят Сан-Франциско и Монтерею стремиться к выдающемуся положению в мире [5;93 и 2; 448]. Лэнсфорд Гастингс пророчески заявил: «когда её безбрежные леса исчезнут под топором пионера... [и] те плодородные долины... будут стонать под огромным весом богатства, растущего на них», «когда будут раскрыты все весьма многочисленные и богатые ресурсы этой сейчас полностью не известной страны, - тогда начнётся её полный и окончательный расцвет» [7;151].
Американские писатели буквально привязали жителей мексиканской Калифорнии к их земле, показав их в качестве истинных обладателей рая, или прекрасной дикой земли, или мирной сельской утопии. Были и утверждения, что калифорнийцы получили настоящее благословление. Они не имели забот о насущном и не считали прожитых дней. Тема «благородных дикарей» щедро нашла свое отражение в изображении бесстрашных и красивых индейцев, живших на короткой ноге с судьбой и природой. Калифорнийские жители всех классов вписывались в дикую местность, как в естественную среду, как храбрые охотники, наездники и воины. Смелые, необычные и послушные мексиканские и индейские женщины и их яростные, ревнивые и мстительные мужчины формировали экзотический образ романтичной сексуальности вне границ цивилизации. Но, учитывая центральные задачи путешественников-авторов, их основной образ для описания калифорнийцев был, естественно, пасторальным. Они были обитателями - владельцами и слугами - на ранчо, где текла полная, изобильная и мирная жизнь. Подчеркивая их «истинное довольство», Уолтер Колтон - американец, наиболее благоприятно расположенный к ним, подчеркивал, что «никто из людей... не живет настолько полной жизнью как калифорнийцы» [4; 222]. В противовес изображению дикой местности и диких же нравов, хозяева поместий были гостеприимны, щедры, открыты и благородны; их жены были набожными, целомудренными и преданными своим большим семьям. Калифорнийцы, не обладавшие большим богатством, тем не менее, искренне наслаждались тем, что они имели и свободно делились этим с окружающими, устраивая танцевальные вечера и совершая частые поездки к родственникам. Генри Кларк указывал, что эта картина обитателей ранчо до завоевания являлась ядром ностальгического представления о мексиканской Калифорнии [3;71,75]. Но этот благоприятный интерес к чужой культуре обычно перемежался c отрицательными стереотипами.
У большинства американских обывателей были двойственные чувства по отношению к калифонийцам и их культуре. В то время как их превозносили в качестве образцов непосредственности и простоты, за которую, казалось бы, их будут уважать, общественность непреклонно осудила их за недостаток других достоинств, которые американцы уважали больше. Леонард Питт, Сесил Робинсон и Кевин Старр среди других продемонстрировали, что антикалифорнийские настроения были следствием культурного шовинизма, расизма, и других еще более уродливых аспектов доктрины «предназначения». Американцы считали, что любая религия, кроме Протестантства, была исключительно декадентской; авторы записок о Калифорнии обвиняли местных священников в авторитаризме и распущенности, утверждая, что притеснения с их стороны заставляют индейцев деградировать еще больше и что их религиозные методы прославляют мертвое прошлое. Они настаивали, что нерегулируемая аристократия фатальна для любой страны, и что социальная демократия была необходима для дальнейшего развития. По их мнению, правители Калифорнии были высокомерными, некомпетентными, продажными, жестокими, и заботились исключительно о поддержании собственного высокого положения. Несколько англо-американских авторов намекнули на то, что эта безграничная свобода, в том числе и в сексуальных вопросах (имелись в виду смешанные союзы), могла бы привести человека обратно к дикому состоянию; к насилию, смешению рас, или - в лучшем случае - к постепенному погружению в вялотекущие калифорнийские будни.
Калифорнийцы были заклеймены своими мнимыми недостатками. Мужчины, по словам авторов ранних книг, были ленивы и жестоки, а женщины, несмотря на свою экзотическую красоту, были экстравагантны и были относимы к язычникам или рабам. Жители Калифорнии были описаны в литературе образом, демонстрировавшим недостаток тех качеств, которые необходимы для социального развития. Бесконечно обильная, плодородная почва и слишком благоприятный климат, по мнению исследователей Калифорнии, истощил людей и сделал их беспомощными иждивенцами земли, где они жили. Дана назвал лень «калифорнийской болезнью» [5;200]; поскольку местные жители не испытывали нужды в трудолюбии там, где сама природа сделала так много. Вследствие чего одним своим существованием они вступали в конфликт с неизбежным прогрессом и уже только поэтому были обречены на вымирание.
Англосаксы, по мнению писателей, были предвестниками развития цивилизации, и при необходимости все другие должны были положить к их ногам земли, или даже свои жизни. Американский расизм считал индейцев и метисов людьми второго сорта, а калифорнийцы испанского происхождения «назывались белыми только из любезности» [6;358]. Все больше «антикалифорнийских» авторов проводило параллели между испанской и индейской жизнью, и имело тенденцию отрицать европейский расовый компонент в калифорнийской крови [6;363]. Лэнсфорд Гастингс пророчил им судьбу всех остальных «дикарей» [7; 113-114], в то время как Томас Джефферсон Фархэм сделал предсказуемый вывод: эти «едва ли цивилизованные» калифорнийцы были «ненормальной, малодушной расой, не способной управлять судьбами [этой] прекрасной страны» [6;363]. Ничто не могло препятствовать тому, чтобы Калифорния стала великим средоточием богатства и населения, «кроме характера ее обитателей», - утверждал Дана [5;93], объясняя, почему Монтерей все еще оставался деревней. Американцы, по словам авторов, должны стойко сопротивляться искушениям Калифорнии, отклонять ее общество и оставаться преданными собственным традиционным ценностям и структуре общества - и тогда великолепное будущее принадлежало бы им.
Наиболее яростные расистские авторы - Гастингс и Фарнхэм - надеялись повторить техасскую революцию в Калифорнии. Аналогичным образом созданная пропаганда намеревалась изобразить калифорнийцев как недостойный, бесполезный и слабый в военном отношении народ [6;356]. Колтон в своих записях отмечает как результат этой агитации презрение к правам калифорнийцев, которое после завоевания региона выразилось в самодовольном поведении новых иммигрантов, которые полагали, что раз они «взяли страну», теперь можно и перейти к частной собственности калифорнийцев [4;228]. Все наблюдатели и даже Колтон, наиболее позитивно относившийся к калифорнийцам и отмечавший, что некоторые вновь прибывшие, казалось, «оставили свои благие принципы» [4;234] на восточной стороне Скалистых гор, особенно при контактах с местным населением, предположили, что развитие современной городской цивилизации Калифорнии зависело от того, как скоро эта территория будет заселена англо-американцами. Они рассчитывали на то, что «англосаксонская раса на свободной американской земле приобрела новую силу, новые импульсы, новую предприимчивость» [9;173], что гарантировало развитие. Высшая точка видения Гастингса была чистой доктриной «предначертания»: невежество, суеверие и деспотизм - порождённые мексиканскими католическими учреждениями - отступят «перед маршем цивилизации и сверкающим светом гражданской и религиозной свободы /.../ подлинной республики и честной демократии» [7;152]. Завоевание стало первым шагом на пути к осуществлению мечты американцев, которая была заложена в ранних описаниях Калифорнии, о правильном, с их точки зрения, историческом развитии и о связанном с ним прогрессе в регионе.
Рецензенты:
-
Дугаржапова Т.М., д.филол.н., профессор Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского, г. Чита;
-
Воронченко Т.В., д.филол.н., профессор Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского, г. Чита.
Работа поступила в редакцию 23.04.2012