Первые исследования социальных сетей были проведены еще в конце 40-х гг. ХХ века. В 1967 г. социальный психолог Стэнли Милгрэм открыл феномен «тесного мира». Он пошел на эксперимент, разослав сто шестьдесят писем жителям штатов Небраска и Канзас, выбранных случайным образом. В письмах содержалась просьба доставить сообщение конкретному человеку в Бостоне, используя личные связи и контакты. По подсчетам Милгрэма успешным участникам эксперимента понадобилось задействовать всего шесть контактов. С тех пор этот феномен получил название «шести рукопожатий» или «шести степеней отчуждения». Марк Бучанан, исследующий социальные связи и их разновидности, считает, что «идея тесного мира – одно из новейших и наиболее значимых открытий в науке о сетевых связях» [2].
В 1973 г. социолог Марк Грановеттер опубликовал ставший классическим труд «Сила слабых связей» [1]. Ученый из Университета имени Джона Хопкинса провел исследование, в ходе которого он брал интервью у людей, которые получили работу благодаря своим связям – через знакомых, друзей или родственников. В результате эксперимента он пришел к потрясающему выводу о том, что около восьмидесяти четырех процентов опрошенных смогли найти работу через так называемые «слабые звенья» цепочки знакомств, т.е. при помощи людей, которых они видели всего один раз в жизни, а не с помощью близких друзей.
Сильные и слабые социальные связи различаются по критериям частоты и длительности контактов. Так, сильные связи наблюдаются между родственниками и близкими друзьями, а слабые – между соседями, знакомыми, знакомыми знакомых, коллегами и другими формальными контактами. Открытие Гранноветтера заключалось в том, что внутри социальных сетей слабые связи имеют большее значение, чем сильные. Так происходит потому, что информация быстрее и масштабнее распространяется именно через слабые связи, тогда как посредством сильных связей люди готовы делиться лишь ограниченным объемом данных и ресурсов. Сильные связи характеризуются локальностью.
М. Грановеттер также выделял отсутствующие или очень слабые связи, характеризующиеся слабой эмоциональностью, временными ограничениями, недостатком доверия и взаимности. Они также являются малополезными по сравнению со слабыми связями.
Применяя теорию «силы слабых связей» Грановеттера к гражданскому обществу, Р. Путнем видел источник жизнеспособности демократии в доверии и гражданской вовлеченности, культивируемых в горизонтальных «слабых связях». Доверие генерируется в достаточной степени в том случае, когда соглашения основываются на обширной структуре личных отношений и социальной работы [3]. Согласно Путнему, такое доверие усиливает поток информации в отношении технологических улучшений, платежеспособности партнеров и надежности сотрудников, а также создает благоприятную среду для развития региона.
Управление, основанное на доверии, опирающееся на силу «слабых связей», создает атмосферу расширенных взаимных обязательств, в противоположность рыночным контрактам, основанным на слабости «сильных связей», сопровождающихся прямым обменом.
В этой связи важны исследования математика из Калифорнийского университета Линтона Фридмана, автора теории о центральностях [4]. Он представлял отдельных индивидов в качестве узлов социальных сетей и ранжировал их в зависимости от трех критериев.
Первый он назвал рангом и связал с количеством социальных связей у каждого конкретного человека. Таким образом, индивиду, имеющему десять знакомых, присваивался десятый ранг.
Иллюстрация показывает, что если принимать во внимание только количество прямых социальных связей, то в изучаемой группе можно выделить одного абсолютного лидера. Однако при анализе Фридман призывал использовать не один, а несколько критериев.
Второй важный критерий – степень независимости узлов социальной сети. Под независимостью автор понимает получение наиболее объективной информации, т.е. наименее искаженной информации, поступающей посредством наименьшего числа промежуточных звеньев, т.е. посредников. При этом узел связи, обладающий наивысшим рангом, получает информацию от удалённых членов социальной сети через несколько посредников. Однако в любой социальной сети всегда найдется узел, не обязательно обладающий наивысшим рангом, способный связаться с другими узлами, используя только один промежуточный узел.
Таким образом, этот более независимый узел имеет больше возможностей для отслеживания развития тенденций, а люди, занимающие такие позиции в своей социальной сети, получают шанс стать новаторами, при этом не являясь самыми общительными. Не обладая большим количеством социальных связей, они тем не менее способны обеспечить мгновенный охват широкой аудитории посредством минимального числа промежуточных звеньев.
В качестве третьего критерия для оценки участников социальной сети Фридман выделил занимаемую позицию относительно составляющих подгрупп и назвал ее контролем.
На иллюстрации четко виден узел, стыкующий между собой две независимые подгруппы. Несмотря на то, что данный узел имеет невысокий ранг, т.е. обладает совсем небольшим количеством связей, именно он обеспечивает информационный поток между независимыми подгруппами. В обществе люди с высоким показателем контроля поддерживают циркуляцию информационного потока, позволяя информации проникать в другие социальные слои, возрастные и гендерные группы, в новые регионы и т.д.
Таким образом, по мнению Л. Фридмана, кроме количественного показателя числа связей отдельного индивида, в социальной сети имеют значение и другие критерии, а узел связи, обладающий наивысшим рангом, не всегда имеет ключевое значение в группе.
Многочисленные определения социального капитала можно сгруппировать вокруг трех основных понятий:
1) «возможность людей работать вместе»;
2) «наличие доверия в отношениях между людьми»;
3) «сетевая работа».
Все три связаны между собой: люди, доверяющие друг другу, способны выстроить сетевую работу и взаимовыгодное сотрудничество. Экономисты стараются найти объяснение росту производства и доходов на душу населения, политологи – гражданскому участию и развитию демократии. Датские ученые решили объединить эти параметры и проанализировать уровень развития социального капитала на примере двух различных политических систем – Дании и России [5]. Дания формально стала демократией в 1849 г., хотя процесс демократизации в реальности продолжался до 1901 г. В России демократические преобразования начались в 1990 г. Дания была выбрана в качестве примера классической демократии с вековой традицией, а Россия – как посткоммунистическая страна, стоящая на ранней стадии формирования демократических традиций.
Попытка анализа была предпринята в начале 2000-х гг. В качестве критериев для измерения уровня развития социального капитала в обществе были избраны:
а) путнемовский инструмент – судьба добровольных организаций; это хороший способ измерить способность людей работать вместе (в духе колменовского определения социального капитала);
б) степень доверия в обществе – наиболее абстрактный критерий;
в) сетевая работа, отражающая связи отдельного индивида с остальным миром;
г) гражданское участие – легко поддающийся измерению критерий, т.к. он связан с объективными данными (сколько раз индивид принимал участие в политической и гражданской деятельности в заданный период времени).
Данные опросных листов свидетельствуют, что средний российский гражданин является членом 0,41 добровольной организации, тогда как аналогичный показатель для датского гражданина равен 1,7.
Вопрос, касающийся уровня генерализированного доверия в обществе, был сформулирован следующим образом: «Говоря откровенно, считаете ли Вы, что большинству людей можно доверять и Вам не нужно быть чрезвычайно внимательным при контактах с другими людьми?». Оказалось, что в Дании степень доверия к другим людям в два раза выше, чем в России [6].
Показатели доверия к институтам были разделены на две группы: одна относилась к правовой системе и полиции (милиции), а другая – к администрации и правительству. Милиция оказалась институтом, вызывающим наименьшее доверие в России (почти 80 % населения отказали ей в доверии), тогда как в Дании в полицию не верили на тот момент лишь 4,5 % граждан.
Уровень доверия к правительству в России тоже оказался на низком уровне (приблизительно, как и в отношении милиции), но в Дании он тоже не тянет на полное доверие. Интересно, что в этой демократической стране более 20 % населения также не доверяют правительству.
В демократических странах многие поддерживают оппозиционные правительству партии и группы. В парламенте Дании 10 партий, некоторые из них весьма радикальны, но ни одна из них не призывает к смене политической системы. Тот факт, что две трети населения поддерживают правительство, показывает связь между природой политической ориентации и многообразия политических партий в стране.
В России ситуация в корне иная. Опросы показали, что многие россияне не поддерживают западные политические институты, подобных взглядов придерживаются и некоторые партии в Государственной Думе. Одновременно с этим мало доверия вызывают у граждан любые другие политические системы. Таким образом, недоверие к правительству является, скорее всего, частью недоверия к системе в целом. Интересно, что в локальном контексте разница между двумя странами уменьшается [7].
Подводя общие итоги, авторы констатируют, что уровень доверия в Дании в 3–4 раза превосходит эти показатели в России.
Проследить географию сетевой работы при помощи стандартных методов не представляется возможным. Поэтому авторами использовался метод анкетирования по вопросу о вероятных источниках финансовой помощи в случае возникновения экономических проблем для изучения этого показателя. И россияне, и датчане полагают, что могут рассчитывать на свои семьи в подобных случаях.
Что касается поддержки друзей, то ее склонны принимать в расчет в России, но не в Дании, где больше доверия вызывает система социальной поддержки, включая помощь со стороны профсоюзов. Это институциональная разница: датчане не нуждаются в поддержке друзей в случае возникновения финансовых трудностей, в то время как для россиян она зачастую является основным источником помощи. В обществе с невысоким общим уровнем доверия в обществе рождается интересная дихотономия дружбы: с одной стороны, россияне при первой встрече не выглядят очень дружелюбными, а с другой, после «стирания границы» при дальнейшем общении их желание помочь ближнему не знает пределов.
В отношении вовлеченности в гражданскую деятельность датские граждане оказались активнее россиян в 1,6 раза.
На основе проделанного анализа авторы сделали вывод о том, что уровень социального капитала в демократической Дании в три раза выше, чем в постсоветской России [8]. Этот факт можно объяснить тем, что процесс развития социального капитала, по мнению Р. Путнема, может занять столетия [9], хотя в некоторых случаях заметные изменения происходят и на промежутке в несколько десятилетий
Представляется, что одной из причин затруднительного становления демократических практик в современной России, не до конца оформившегося гражданского обществ, является низкий уровень социального капитала, который с 1991 года существенно не изменился. Создание Общественной палаты, Общественного народного фронта, изменения в партийном законодательстве РФ направлены на формирование социального капитала и социальных связей, которые впоследствии и будет детерминировать развитие демократических практик в современной России, что в свою очередь даст РФ ряд конкурентных преимуществ.
Рецензенты:Косов Г.В., д.пол.н., профессор кафедры международных отношений, политологи и мировой экономики, ВГБОУ ВПО «Пятигорский государственный лингвистический университет», г. Пятигорск;
Нефедов С.А., д.пол.н., профессор кафедры конфликтологии, связей с общественностью и журналистики, ВГБОУ ВПО «Пятигорский государственный лингвистический университет, г. Пятигорск.
Работа поступила в редакцию 02.03.2015.
Библиографическая ссылка
Поляков А.В. СОЦИАЛЬНЫЕ СВЯЗИ И СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННЫХ ГОСУДАРСТВ: СЕТЕВОЙ ПОДХОД // Фундаментальные исследования. – 2015. – № 2-5. – С. 1099-1102;URL: https://fundamental-research.ru/ru/article/view?id=36990 (дата обращения: 16.10.2024).